Лев Алабин рассказывает о неподцензурном поэте Олеге Гриценко, вечер памяти которого недавно прошел в литературном клубе «Стихотворный Бегемот»
Недавно в литературном клубе «Стихотворный бегемот» в рамках цикла вечеров «Группа Черткова: персоналии», посвященного поэтам андеграунда середины прошлого века («Группа Черткова» (другое название «поэты мансарды») — поэтическая группа неподцензурных московских авторов, работавших в 1950-х и столкнувшихся с преследованиями со стороны КГБ) состоялась встреча, посвящённая Олегу Гриценко (1936 – 2013) – поэту, издателю, ихтиологу, доктору наук и директору института ВНИРО.
Олег Гриценко писал стихи и прозу на протяжении всей жизни, но самый плодотворный период, как и у всех «поэтов мансарды» приходится на пору юности, студенчества.
Мне посчастливилось знать его. Это был русский богатырь. Охотник, рыбак, неутомимый творец и созидатель. Несмотря на то, что он постоянно участвовал в международных конференциях и печатался во всех западных научных журналах, объездил с командировками весь мир («Я вернусь из обхода вселенной / и усядусь на стуле хромом…»), взглядов он был совсем не глобалистских. Он считал, что России нечего перенимать у Запада. У России совершенно особый путь и ни в коем случае нельзя её с этого пути сбивать. В доказательство он приводил собственные стихи.
Покровы праведности ткитесь,
А сила тайная копись.
Россия, сокровенный Китеж,
Не открывайся,
Затаись.
Уйди в глубины Светлояра,
Замкнись Китайскою стеной,
Стань средь всемирного пожара
Неопалимой Купиной.
Мне приходилось спорить с ним из-за таких изоляционистских взглядов. Но он был совершенно убеждён: всё чужеземное только нам вредит.
Проза Олега Гриценко – зарисовки его походов по долам и весям, случаи на охоте и рыбалке. В одном рассказе он описывает, как идёт по лесной дороге, прихрамывая, с огромной палкой в руке, и неожиданно на дорогу выходит стадо кабанов, постепенно догоняет его, и он оказывается посередине, словно пастух. Несмотря на то, что у него через плечо было ружье, Гриценко и не думает стрелять. И так они идут несколько километров, пока стадо не сворачивает с дороги и не углубляется в лес. Эта картина на редкость живописна и великолепно передаёт облик самого поэта, хозяина рек, лесов, морей и зверей.
Я, очертив забот крестьянских круг,
Живу как буколический философ.
Ещё недели три до сенокоса,
Когда потешит разудалый труд,
А телу даст прекрасную усталость.
И душу мне живит такая малость:
Разумный труд и радость созиданья
На месте бедной родины моей,
Где мы одни да пара журавлей
Спокойно чтим старинные преданья.
На склоне лет, будучи глубоко больным, не раз выпадая в кому и выходя из неё, он переживает ещё один всплеск вдохновения. Последние стихи полны неукротимого оптимизма:
Помню, как с друзьями брали
В «Военторге» на ура
Первый номер Цинандали
И двадцатый Хванчкара.
Благодаря Олегу Гриценко мы имеем довольно полные подборки стихов поэтов круга «Мансарды». Он издал их за свой счет в институте ВНИРО, который возглавлял. И особенно редкие, вернее, исключительно редкие и редчайшие стихи Станислава Красовицкого 50-х годов, которые сам автор многократно сжигал, собирая их по знакомым. Но упрямый и неколебимый Олег Гриценко тексты Красовицкого сохранил, не отдал на сожжение и вопреки воле самого Станислава, издал. Не только Красовицкий противился изданию. Издавать свое творчество не спешили, не желали, относились к этому совершенно безразлично многие из этой легендарной и таинственной группы – Плеяды Поэтов Мансарды, как их более поэтично называют. Потому она и таинственна, что отдельные произведения, просочившиеся в печать, поражают своей глубиной и новизной. А жизнь «Мансарды», биографии ее участников остаются совершенно в тени. На многое, конечно, пролила свет книга Андрея Сергеева «Альбом для марок». Но эта книга не столько не утолила интерес, сколько разожгла его. Разожгла и споры. Подобно бомбе «взорвалась» публикация стихов поэтов «Мансарды» в «Новом мире» (№ 4, 1994 г). Можно было предполагать, что после этой публикации к Галине Андреевой, Станиславу Красовицкому, Валентину Хромову, Андрею Сергееву выстроится очередь издателей, журналистов, редакторов толстых журналов…. Ничего подобного. Николай Шатров и Леонид Чертков к тому времени уже умерли и были как бы совершенно безопасными. (Нет человека – нет проблемы.) Но и их наследие оказалось никому не нужным. Всё осталось по-прежнему: поэтов «Мансарды» не допускали в литературный мир. Сейчас в живых остались только Валентин Хромов и Станислав Красовицкий («скрывающийся» в Дивеево, у мощей).
Наконец, мы можем прочесть ещё не до конца опубликованные воспоминания Хромова, где запечатлены и «Мансарда», и Олег Гриценко, и само время. Воспоминания называются «Вулкан Парнас» и опубликованы они, конечно, не у нас, а в Израиле, в журнале «Зеркало».
… Олег Гриценко как учёный открыл новый вид лососевых рыб, который назвали в честь первооткрывателя – палия Гриценко. Это необыкновенно красивая лососевая рыба из рода гольцов. От остальных представителей рода отличается ярким окрасом и большой головой. Она хищница, во рту присутствуют остренькие зубы. Живет на севере, только в холодных водоёмах…
Всесоюзный институт рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) находится недалеко от метро «Красносельская» в здании бывшей церкви, Новоалексеевского монастыря. И я, желая проверить Олега на любовь к родине, что «совки» понимали весьма своеобразно, как-то спросил у него, как же он может сидеть в своём кабинете, попирая алтарь Христов. Я был уверен, что он станет оправдываться, а то и скажет что-то атеистическое в ответ. Но услышал такое, что вернуло мне веру в русского человека:
– Конечно, я знаю, что мы живём в храме. Храм – это и вся наша природа. И в институте мы как бедные рыбари ходим вокруг алтаря Христова, от него и умудряемся, и учимся. А куда нам еще идти?
Нет, он никак не был «совком».
К настоящему времени вопрос решён и церковь возвращается монастырю, а Рыбари, надеюсь, продолжают плыть и забрасывать свои сети.
И гнала по градам и весям,
На ветру закипая, как стяг,
Огневая болезнь поэзии
В моей плоти, крови, и костях.
И куда ни вела, всё ласково
Говорила: Коль жизнь не в жизнь,
Вот она, земля Ханаанская,
Принимает тебя, ложись.
И словес её ласку изведавши
На избитой ногами стезе,
Я ногами ушёл на Ведомшу,
А глаза ведут на Мезень.
Вот и приняла его обетованная русская земля. Земля Ханаанская.
