В рецензии на книгу Ольги Андреевой поэт Александр Соболев говорит о непосредственности голоса, принципиальной нелинейности восприятия и исследовательском инстинкте читателя.
Мне кажется, что любая критика, направленная на доброкачественный литературный материал, сродни толкованию. Процессу, отражающему, с одной стороны, множественность свойств исходного объекта, а с другой определяющей, выделяющей, исследующей его сильные и, конечно, слабые стороны. Такой дуализм, во-первых, позволяет почувствовать произведение, подлежащее разбору, как нечто живое и динамичное, а во-вторых – иногда ставит вопрос о том, не являются ли недостатки книги или поэтического сборника своей латентной противоположностью. Слабости, обнаруженные под одним углом зрения, вдруг становятся значимыми для другого периода оценки, для другого слоя читателей, новой стадии интереса.
Задача рецензии на стихотворный сборник, здесь – книгу стихов Ольги Андреевой «На птичьих правах» – сложна. Имея дело с корпусом текстов, ёмким, содержательно и художественно полноценным, легко впасть в распространённое цитирование, в интерпретацию каждого такого фрагмента в комплиментарном ключе – лишь бы не повторяться. Но это означает безнадёжно упростить авторский замысел, проигнорировать психоделические свойства текста в целом, сделать впечатление фрагментарным. Тем более что замысел анализируемого сборника, как мне кажется, вовсе не исчерпывается желанием подвести какой-то итог, наоборот – чувствуется развитие и тематики, и изобразительных средств. И первое, на чём хочется остановиться – особый строй книги.
Некоторые авторы зачастую превращают самолюбование в часть своего личного бренда, делают травматический опыт максимально выигрышной частью литературной стратегии. Современная женская поэзия к этому более склонна, хотя пол во многих случаях ситуацию не определяет. В случае Ольги Андреевой уже само название говорит о явном нежелании автора вставать на литературные котурны. В этой книге всё пронизано нервной чувствительностью, особым женственным чувством действительности, рассудочностью этого же плана. Нет самоидентификации как чего-то фиксирующего. И естественность, с которой поэт общается с тем значительным, что называется природой вокруг и природой в себе, полностью соответствует названию. Недаром каждый раздел книги – их двенадцать – начинается стихотворением о символе книги, о крылатых созданиях:
их немыслимый дар –
возвращаться
на знакомые с детства моря.
Непосредственность голоса – тот начальный уровень, с которого у читателя начинается знакомство с рассматриваемым сборником. Уже первые строки «забирают», потому что язык метафоры, которым О. Андреева пользуется с абсолютной непринуждённостью, сразу направляет читателя в смежный слой реальности, сопряжённой, но другой. Хочется отметить принципиальную нелинейность восприятия и отражения во вне, почти в каждом стихотворении соседствует несколько тем, совместимых по одному из смыслов. Если это место – то спектр аллюзий. Или прорвавшееся воспоминание как пересечение временных слоёв. Иногда эти темы даже теснят друг друга, они определены одной фразой, фрагментом, прилагательным, и такая манера подачи провоцирует у читателя исследовательский инстинкт, как правило, не заменяя этим целостности высказывания, не отменяя цельности эмоции. Ветвящаяся линия стиха иллюстрируется такими строчками: «Мир наэлектризован. Сотни мыслей слетелись к непокрытой голове». В некоторых случаях это несколько размывает фокус, но чаще создаётся эффект панорамы.
В другом случае текст становится медитативным. Весь спектр пяти (или больше?) чувств появляется, например в стихотворении «Фонтан»:
О том, что не фонтан – умеешь,
а тут – фонтан!
И ты бессилен
взгляд оторвать
гипноз
важнее нет ничего
вот разве синью пунцовой
вглубь чернеет небо
В этом стихотворении свойства – сплетающиеся, объёмные, влажные, цветные, ощутимые на вкус и слух – соседствуют с корневым, первичным, детским восторгом. И таких стихотворений, где исходное – глубина любви к предмету – много. Не лишне вспомнить, что в этих случаях помогает писать тема, стихия, обнаружившая в авторе родственность, и художественная мистичность такого союза создаёт коммулятивный эффект. И оксюморон в книге тоже становится весьма действенным приёмом: «Что за уродство – совершенство без Ахиллесовой пяты».
Ещё одним способом воздействия на читателя является своеобразное применение синтаксиса. Этим сейчас не удивишь, однако у О. Андреевой пунктуация эмоционально нагружена, и в зависимости от темпа или в целях большего воздействия правила могут меняться даже в одном стихотворении. Не дань моде, но осмысленный элемент поэтической техники, как и встречающееся иногда своеобразие графики. Из стихотворения «Мой зонт», в котором при его японской сдержанности чего только нет.
…смотри –
в нём по кругу одно
окно
и слегка
сыроваты полы
из веток, песка
и сосновой иглы
циновка из клёна
и хокку Басё
и всё…
Стихи Ольги Андреевой сообразны в целом её характеру. В них очень высока компрессия смысла, это требует прочтения отнюдь не беглого, важно доверие читателя и его соучастие в раскрытии темы во всём объёме, иногда за пределами формальной логики. Тем увлекательнее. Эта задача не во всех случаях выполнима, и только почувствовав автора, получаешь права «квалифицированного пользователя».
Лирика, хоть в большинстве случаев и направлена вовне, является скорее элементом самопознания, и это особенно подкупает тем, что такие личные открытия не имеют и примеси лакировки. Беседы с собой. «Выговориться» и «выговорить». «Я» её стихов – очень часто адрес естествоиспытателя, который сам удивлён результатом. Часто выводы (к себе и обращённые) имеют форму глагола повелительного наклонения. В стихах они – отрицательная обратная связь, работающая как стабилизирующий фактор, как средство наведения переправ в зыбком мире чувств. «Лет с трёх… ну, с четырёх ведёшь\ ты эту девочку за руку,\ её беспечности порукой,\ ведёшь сквозь ложь, под дождь и в рожь\ над пропастью…»
Тропы в этой книге – те освоенные пути, на которых виден профессионализм автора. Стихотворение, открывающее книгу, её первый раздел, – лаконичное и многозначительное:
Они не знают зеркал.
Их отраженье – полёт.
На волглых пролежнях скал
небесной манны склюёт –
и вновь вольна и легка,
что в ней? – всего ничего.
От сильных мира сего –
к счастливым мира сего.
Приходит на ум «Ласточка» Державина: «Душа моя! Гостья ты мира. Не ты ли перната сия?»
Стиль, чьи элементы видны уже в ранних стихотворениях, можно признать оригинальным и состоявшимся в более поздних произведениях. В нём имеются узнаваемые черты, например, Андреева не чурается ни скороговорок, ни просторечий, не боится «снизить» уровень подачи, потому что это тоже входят в замысел. Гладкописи в стихах не водится, форма подчинена особой тональности, передать которую в извлечениях трудно. К тому же правильность классического строя всегда соблюдена там, где это служит авторской идее.
Ольга Андреева свободна в выборе лирического жанра. Стихотворениям сопутствует яркий и гармоничный звук: «Снег идёт, оставляя весь мир в меньшинстве», без претензии на мессианство,\ и неважно, ложится ли он по Москве, в Будапеште, на пляжи Прованса…» Когда тема требует, в стихотворении проявляются мотивы начала прошлого века. Иногда – поток сознания. Вот тут очень важно сохранить единство канвы, не допустить дробления впечатления. Кое-где стихия берёт верх, подчиняет, отступления мешают пропорциям. Возникает риск избыточности Эзопова языка, намёков и умолчаний. Но и в этом, и в других случаях достигается особый, имманентно присущий автору тонус.
Например, в городской романсе, стилевое своеобразие которого достигается самыми различными средствами, кое-где это напоминает дневниковые записки как слагаемые нервного, разнообразного поэтического характера. «Город жрёт моё время – вечернее, сплошь золотое…» Жалею, что развернуть этот слой, как и многие другие, в достаточном объёме здесь не удастся.
Или, например, шевченковский слой, где кровь – двойственное и горькое понятие:
В огороде бузина,
а в Киеве сектор.
……………………………………
Здесь мы ляжем, но пройдём,
связанные кровью,
всё, чего не смыть дождём,
спрячем в изголовье,
что не вытравить в душе
даже автомату,
что прошло на вираже
через ридну хату.
Война. Тема является маркёром значительного числа стихотворений. Она здесь – состояние «диктатуры целесообразности», понятой убого, форма противодействия здравому смыслу, человечности. Речь не только о военных конфликтах, тут, видимо, возможна какая-то вариабельность оценок. Но «военное положение», угрюмое и пошлое в своей невежественности, постыдное в средствах сквозит во многих стихах фоном, настроением. Зыбкость условного благополучия, духота ситуации создают в книге атмосферу резистанса, единственно возможную в такой форме отношений. И в стихах Ольги Андреевой подобное не лечится подобным, противодействие не содержит едкой сатиры или, не дай бог, прямых обличений. Однако протест выражен настолько ощутимо, что в некоторых частях становится лейтмотивом.
Не люблю термин «гражданская поэзия», это, по-моему, выхолощенное определение. Но у Андреевой много стихов, содержащих в себе признаки и свойства внешней жизни, разнообразной и часто очень жестокой. «И пока под ковром обостряется драка бульдогов…» – строки с таким настроением вплетены в контекст различных произведений, всплывают иногда неожиданно – не отпускает… Рефреном – воронка. Впору сделать пространное отступление о влиянии литератора на течение роковых процессов, но надо ли? Здесь выражается в первую очередь личность, а соображения о влиянии индивидуального творчества на ход событий не для этой рецензии. Проявленное в тексте острое и горячее чувство резонирует с тем самым внутренним нравственным законом, без которого нет настоящего поэта. И такая позиция находит изобразительные средства в самой различной среде – от библейского мифа до аллюзий к древним грекам или горским обычаям.
Психологизм стихов следует естественной тропой: от «вещи в себе» – до «вещи для нас». Обнажённость эмоции Ольги Андреевой бывает так заразительна, что проблемы и боль личности приобретают смысл существенно более широкий, небанальный, как и следует в литературе. Даже обращение к самым высоким духовным инстанциям имеет характер будничный, почти прагматический. Такие вопросы возникают, как средство существования, заключая в себе надежду на разрешение – когда-нибудь. Тем пронзительнее ненамеренный пафос некоторых стихотворений, одно из них хочется показать целиком:
Говорят, ты прекрасна из космоса.
Я не помню. Я скоро увижу.
Неизвестное, вечно искомое
станет лишним, зато станет ближе.
Ясным морем разлитый Ответ
навсегда отменяет вопросы.
Счастья нет. Смысла нет. Только свет.
Я – никто. Знаю – всё. Только проза.
Я увижу – и не задохнусь
от восторга, любви. Не заплачу –
уловлю световую волну
и пойму, что решила задачу.
Разбегаюсь лучами раскосыми,
обретая спокойствие будды.
Говорят, ты прекрасна из космоса.
Я тебя никогда не забуду.
Судя по представленным в сборнике стихам, можно предположить тягу Ольги Андреевой к трёхсложникам и редко используемой рифмовке, например, АБВГАБВГ. Последнее по ощущению роднит строфы с белым стихом, подкрепляет свободу изложения, создаёт некоторый простор. И сама рифма интересна, сложна, хотя в некоторых случаях автор пренебрегает простыми средствами в пользу большей изобретательности. Такая смелость оправдана в решающем большинстве случаев, но не каждый раз.
Ещё одна сильная сторона поэтики Андреевой – широкое использование афористичных выражений. «Истина живой\ не даётся, но живым позволено\ становится ветром и листвой…» Или «Срастить человечество – это задача поэта,\ вполне непосильная…» И ещё – «Верить значит – знать, что прощают всех,\ так не всё ли равно, чья была вина». Люблю немного насмешливую формулу «аналитический романтизм», у автора сборника – именно тот случай. Философствованием на мелких местах этот романтизм не становится хотя бы потому, что очень интимен, и читатель увлечён этим настроением, включается в него составляющей.
Хочется сказать о стихах-миниатюрах, в две – две с половиной строфы. Видимо, это ранние опыты, и они кажутся мне очень ценными, потому что используют средства самые необходимые и действенные. Может быть, именно на них и сформировался стиль автора, отраженный в стихах более поздних, развёрнутых, определивший их насыщенность.
Книга «На птичьих правах» привлекает читателя своеобразным поэтическим голосом. Корпус стихов, объёмный, отражающий все основные черты творчества Ольги Андреевой, заслуживает внимательного прочтения. Сборник тревожит и привлекает особым, очень заметным характером. Вдруг вспомнилась подходящая иллюстрация из одного моего стихотворения – «…расстелется в воздухе скользком\ пернатое слово, кого ни поймать, ни использовать…» Такие качества нельзя подделать. Возможно, ещё и поэтому книгу Андреевой удаётся полюбить.
Но ветер в голове так чист,
и стрижка – под кленовый лист,
и где-то бродит Болдинская осень –
её по городам и весям носит
пронизанное воздухом и светом
беспечное монашество поэта.
Александр Соболев
