Вот что Татьяна пишет о себе: «Родилась в Новосибирске, училась рекламе и журналистике в Екатеринбурге. Сейчас снова живу в Новосибирске, но больше всего люблю жить за городом. Если бы не наша зима… Не знаю что я толкового сделала за свою жизнь. Сейчас почти не пишется. Много гуляется, а ну еще я йоганутая». А вот, что не пишет: Публиковалась в журналах «Полдень. ХХI век», «День и ночь», «Сибирские огни» и др. Автор сборника сказок для детей «Читалка». Лауреат премии им. Н. Самохина (2018). Исполнительный директор литературного портала «Белый мамонт».
Татьяна Сапрыкина // Сказки из сугроба
Сказки из сугроба
Я живу в Сибири. Зимой здесь очень холодно, и повсюду сугробы. Честно говоря, выходить на улицу в такую пору иной раз совсем не хочется. Особенно поутру, когда еще темно. Сидеть бы дома, позевывая и подремывая, попивать горячий чай с малиной и смотреть, как завывает за окном ветер.
А что делать, если надо на работу? В школу? В детский садик?
Всю жизнь рано утром в любой мороз я, как и все люди, куда-то спешила. И мне всегда казалось, что в белых, высоких сугробах, будто в домиках, живут маленькие уютные человечки. Неужто таким прекрасным сугробам просто так пропадать, без дела? У них там, в их норках-домиках, конечно же есть все, что полагается — и теплый плед, и малиновое варенье, и горячий чай. И даже, быть может, сварливые бабушки с их смешными советами. Стоят белые сугробы, горят тут и там веселые огоньки в крохотных окошечках. И сидят возле этих окошек, в тепле, завернувшись в шерстяные пухлые одеяла, маленькие славные человечки.
Смотрят, как мы, люди, тащимся ни свет, ни заря с унылыми лицами кто куда, и посмеиваются. Рассказывают друг другу про нас сказки.
А еще они заключают пари.
«Вот этому сколько еще осталось идти? Две сказки или одну? А этой? А этим?»
А вам сколько сказок до школы, как думаете?
Усатый кофе
Один бармен в кофейне на углу все время варил усатый кофе. Это не значило, что он в чашке сахарной пудрой с корицей рисовал вместо котиков и смайликов пышные старомодные усы, нет. Просто после его кофе у всех от пенки над губой оставались кофейные усы.
Это так забавно! Идет такой человек, отхлебнувший только что кофе, по улице в черном безукоризненном костюме, в дорогих ботинках, а на физиономии у него кофейные усы! Молочные, коричные, пахнут ванилью или карамелью.
И все встречные такому человеку улыбаются. И он идет довольный до самого офиса. И даже в офисе ему все улыбаются. Даже самые большие начальники и самые маленькие подчиненные. Всем хорошо. Всем здорово.
Красота!
А все потому, что кофе у бармена был всегда такой вкусный, душистый и славный, что не хотелось с ним расставаться. И еще этот кофе был задумчивый. Пьешь такой, пусть даже на ходу, и словно в окошко с летом выпадаешь — раз, и ты уже там. И за ухом ромашка.
Задуууумался….
Вместе с таким вот усатым кофе приходили в голову специальные, усатые мысли.
Вишневые мысли. Речные мысли. Воздушные мысли. И даже пирожные.
А потом эту счастливую кофейную мысль человек долго еще с собой носил.
До самого нового усатого кофе.
Сова и глазастый блинчик
Одна сова напекла блинчиков.
Блинчики у нее получились толстенькие, румяные, пышненькие и аппетитные. Дело было, конечно же ночью, в уютном совином логове. И конечно же, сова жила в дупле старого дуба. По кухне бродили таинственные сумеречные тени, и только одна свечка горела на столе, где сова стряпала. Милый такой домашний полумрак.
Довольная, сложила сова блинчики стопкой на тарелку, сверху примостила кусочек масла, а потом — две смородинки из варенья.
Когда масло чуть подтаяло, получилось, будто бы самый верхний блинчик уставился на сову.
А совы, они так устроены, что лучше них пересмотреть кого бы то ни было никто на свете не может! И ничего не поделаешь.
«Это что еще такое?» — проворчала сова и, позабыв про немытую посуду, тоже уставилась на блинчик.
Так они таращились друг на друга в надежде, что кто-то другой первым моргнет. Да так долго, что стало светать.
И что бы вы думали? Сова не выдержала и задремала.
Когда же она проснулась, масло пропитало всю стопку блинов, а смородинки сползли вниз. Так что уже больше вовсе не было похоже на то, что кто-то пытается переглазеть самую глазастую сову на свете.
— Ага! Я выиграла! — обрадовалась сова.
Помыла посуду и полетела на охоту.
Двор в луже
В пятиэтажке на улице Крылова жила-была колдунья.
Ни злая, ни добрая, а так, экспериментаторша. То одну-единственную рябиновую гроздь на дереве золотистым раскрасит, то голубя бабульке в сумку засунет. Придет бабулька домой, а там вместо батона из гастронома — голубь.
А однажды в приподнятом настроении зимой повесила на фонарные столбы маленькие бумажные фонарики. При температуре -15 в обед фонарики вдруг лопнули, и на головы прохожим высыпались пряности. Приходит такой прохожий с обеда на работу, а у него шапка корицей пахнет. А за ухом — гвоздичинка.
Так что с колдуньями, с ними надо быть осторожными. Особенно, если те живут не где-нибудь там в глухом лесу, а рядом с вами на улице Крылова. В большом городе, где столько всяких соблазнов.
Однажды осенью, во время эпидемии гриппа случился у колдуньи насморк.
Насморк — дело неприятное, и колдовскими методами совершенно непобеждаемое, это вам любой волшебник скажет. Эта штука сильнее любой магии. Семь дней. Лечи его не лечи, колдуй, не колдуй, пока он не нарезвится вдоволь в твоем носу, не успокоится.
Так вот, под вечер по случаю насморка образовалось у колдуньи ужасное-преужасное настроение. И соседские дома ей казались серыми, и гуляющие дети глупыми, и даже деревья с кривыми низкими ветками во дворе мешали ходить.
А низкие серые тучи на небе мешали думать про хорошее.
Когда насморк, дышать трудно. Мысли путаются. В ушах не музыка ветра, а тоскливый звон. Потеряла колдунья терпение. Взяла и на улице Крылова все кривобокие деревья со двора, парочку особенно некрасивых домов и заодно ужасно шумного мальчика Васю Куличикова, который гонялся с воплями за собакой, блямс — и запрятала в боооольшущую лужу.
Ну, что сказать. Конечно, немножко потише стало на улице Крылова. И места побольше.
Огромная лужа посреди двора, ей что, она лежит себе и молчит.
Насморк, ясное дело, от этого не прошел, да и досады в душе не то чтобы поубавилось.
Идут люди с работы, косятся, осторожно обходят лужу. Откуда она такая взялась? А там, правду сказать, красота. Блестящие дома сверкают окнами, нет-нет да и солнышко лучиком приласкает ветки деревьев. А Вася Куличиков на самую большую и корявую ветку клена залез и ногами болтает — песню распевает — только его не слышно.
Но быстро собаке, за которой Вася гонялся, стало без него скучно. Подошла она к луже и давай лаять. И воду лакать. Выходи, мол, друг Вася, побегаем еще!
А вот с тучами ничего поделать колдунья не смогла — тучи как ходили, так и ходят себе по небу по сей день. Им никто не указ. Даже сопливые колдуньи с улицы Крылова.
Лаяла собака лаяла, да так громко, что даже тучи разогнала. Тучи разошлись, выглянуло солнышко, и вдруг стала лужа на глазах таять.
Таяла она таяла, и наконец совсем испарилась.
Пропали совсем дома, деревья и бедный Вася Куличиков.
Пропали, да не совсем. Тучи наклонились низко-низко над двором на улице Крылова, над колдуньиной головой и как рявкнут:
— Стыдно!
Как грохнут:
— Позор!
Да как бабахнут грозой с ливнем!
Сопливая колдунья аж подпрыгнула.
И вылились обратно на землю как миленькие парочка серых домов и все деревья с кривыми ветками. И, само собой, Вася Куличиков, которому давно уже пора было бежать домой ужинать.
Вася показал колдунье язык, еще немного побегал за собакой, а потом учуял запах маминых пирожков с капустой, и привет.
Бедная колдунья вся от дождя промокла.
А не промокла бы, если бы нос не задирала, а спряталась под кривыми ветками или под козырьками некрасивых серых подъездов.
Она никому никогда об этом потом не рассказывала, но ей стыдно стало.
И в самом деле. Насморк, не насморк, а разве можно так чудить?
Поплелась, расстроенная, домой. И стала терпеливо ждать семь дней, когда само пройдет.
А потом, когда выздоровела, одной тетеньке наколдовала билет на самолет к морю.
Билет был с бархатными кисточками, серебристыми буковками и пах апельсином.
Старое одеяло
Кому что в жизни достается. А вот в одной семье от бабушки осталось ватное лоскутное одеяло, в основном красное.
Любила когда-то бабушка под ним спать. Но оно стало уже таким старым и немодным, что его сослали на дачу, в деревянный домик на второй этаж.
И с тех пор стало одеяло по ночам гулять.
Летом на даче жарко, кузнечики стрекочут, лягушки квакают, птицы поют. Пахнет цветами, и ветерок. Так что дачники любят спать с открытыми окнами.
Одеялу, видать, только того и надо. В городе-то небось не сильно-то разгуляешься. И окон открытых никто не оставляет. В городе шум, машины, пыль, смог, вирусы.
И вот стало на втором этаже так. Проснешься ночью оттого, что ногам студено, глядь — а одеяла на месте нету.
И с комода у окна вазочка с колокольчиками опрокинута. Одеяло-то старое, тяжелое.
А утром оно уже тут как тут, лежит, раскинулось, будто бы язык от удовольствия высунуло. «А что я? Я ничего!»
Пахнет речным илом, костром и немножко полынью.
А иногда из боков травинки торчат сухие или листок прошлогодний узкий, ивняка.
— Ну и где тебя носило? — спросишь.
Молчит.
А закроешь окно, чтобы оно не бегало — нарочно как только уснешь, сползет вниз, и нипочем больше им не укроешься.
А если дождь? Встанешь среди ночи, и сиди себе думай, где? С кем шляется? Вдруг в болото попадет или за корягу зацепится? Сплошные нервы, а не сон.
Ну, а что делать? Думаешь — ничего, скоро осень, станет холодно, нагуляется, будет простое одеяло, как все, как миленькое. А за зиму вообще образумится.
Но однажды одеяло под утро не вернулось. Вся семья расстроилась, конечно. Хоть оно и старое, немодное, лоскутное, но домашнее же, свое.
Пошли искать.
И нашли.
На поляне, в репьях, под березой, лежит одеяло, краснеет, выцвело уже все от своих похождений, на боку распоролось, нитки торчат. И два кота на нем уснули в обнимку — рыжий и серый.
Дрыхнут. Устали от ночных подвигов.
В таких случаях всем ясно, что нельзя будить ни котов, ни одеяло.
Белый шарик мороженого
Один мальчик, который меры не знал, купил себе в рожке целых четыре шарика мороженого.
Зеленый, розовый, желтый и белый. Все с разными вкусами.
Мальчику они так нравились, что он торопился их все сразу съесть. Но вот, поэтому-то белый шарик в конце концов потерял равновесие и упал на мостовую.
Уличное кафе стояло на пригорке. Мальчик сначала расстроился, а потом махнул рукой и пошел догонять маму. А белый шарик остался лежать возле ножки стула.
День стоял жаркий, солнечный, и белый шарик начало потихоньку припекать. Разморило его солнышком, развезло, и он помаленьку потек. Сначала один бочок, потом другой. И вот –— тихонько побежал белой молочной струйкой по камешкам.
Течет, бежит, а солнышко лучиком его сладкую макушку щекочет. Ам — и проглотил шарик солнечный лучик. Так вкусно! Теперь это уже солнечное мороженое получается, только талое, ничейное. Но богатство все равно.
Вот шла мимо красавица на высоких каблучках, цок-цок. Отразилась в витрине, чуть не наступила на мороженое, рассмеялась. И ее смех, легкий и звонкий, тоже в мороженое попал.
А еще старый, древний, мудрый каменный сок с мостовой мороженое тоже в себя вобрало. Ам — и скушало.
И вот наконец повстречалась белому талому шарику мороженого собака. Собака тоже была ничейная, может, брошенная, а потому бродячая. Она долго разговаривать не стала. Раз — и слизала языком белый шарик мороженого, пока он совсем в лужу не превратился.
Если есть такие собаки, еда, она знаете ли, на дороге долго валяться не станет.
Сладкий шарик, теплый, ммм — вкусно!
Ой, что это с собакой сделалось? Морда ее тут же будто бы засияла как солнышко. И даже что-то вроде улыбки появилось.
— Апчхи! — громко чихнула собака и подпрыгнула на мостовой.
— Ого, — удивился мальчик, который уже доел все шарики своего мороженого из рожка — и зеленый, и розовый, и желтый.
Теперь он стоял у витрины и разглядывал игрушки.
— Смотрите, собака смеется!
Темное окно
Один мальчик очень долго болел ангиной. Почти что целую четверть. Это только сначала болеть здорово, а потом надоедает. Скучно. По вечерам он сидел у окна и смотрел, как его одноклассники идут со второй смены из школы, а взрослые — с работы.
И от нечего делать изучал окна в доме напротив. У кого какие шторки, где цветок стоит, где жалюзи висят. Тоже сначала интересно, а потом скукота — ничего же не меняется. Но заметил он, что всегда одно-единственное окно на четвертом этаже было темное. Он стал специально за ним наблюдать, вечер за вечером, до тех пор, пока спать не ложился — и никогда там свет не зажигался.
— Что такое? — думал мальчик. — Наверное, это не простое окно. Может, это и вовсе не окно даже. А целая заколдованная страна. Там живут маленькие человечки, которые общаются между собой так: «Апчхи-апчхи». Это значит, «Здравствуйте. Смотрите, не споткнитесь». Они так говорят, будто чихают, не оттого, что все простудились, а просто потому, что это у них язык такой. «Аапчи- чхи-чичхи» — означает «Какое миленькое на вас платьице», а «Пчих-чи-пчих» — «Давайте поиграем на дудочке».
— Только у них темнота, — вздыхал мальчик. — Да… Это плохо. А темнота, потому что страна заколдована. Это болезнь темноты такая. Эта болезнь, когда каждому начинает казаться, что вокруг смурно, уныло, беспросветно и ничего хорошего не происходит. Тогда и на самом деле темно становится, свет гаснет везде-везде.
— Ну ничего, — однажды сказал сам себе мальчик, когда ложился спать, выпив горячего молока с медом.
Он всегда натягивал одеяло до самых ушей, чтобы было теплее и уютнее,
— Я ведь все равно болею, дома сижу, могу заодно и за маленьких человечков поболеть. Мне какая разница, одной болезнью больше, одной меньше. Я темноты не боюсь. Пусть приходит. В темноте фантазия лучше работает. А маленькие человечки пусть выздоравливают.
То есть это он решил всю их болезнь заодно себе забрать. А им отдать свое здоровье.
Так он уснул. А наутро у него ангина раз — и прошла. Прямо вся и сразу.
Раз выздоровел, то пошел мальчик в школу. В классе — раскрывает тетрадку по русскому, а там под домашней работой вместо оценки подписано: «Апчхи-чхи-чхохоньки!» Что значит «Большущее-пребольшущее спасибо!» и много-много отпечатков крохотных разноцветных ладошек.
Вечером посмотрел мальчик в окно дома напротив на четвертом этаже. Маленький-маленький, но яркий-яркий синий огонек горит. Ну, вот! Совсем другое дело!
Это значит сработало — пошли человечки, один за другим на поправку!
Котик и вселенная
Один котик так много ел, что проел во Вселенной дыру.
Разумеется, черную.
Вакуум.
Открытый Космос.
И туда повалилось все — и его зеленая миска, и лоток с хвойным наполнителем, и кухонное полотенце с петухами и отъеденным котиком же краешком, и даже тяжелый плетеный египетский коврик. Котик отпрыгнул от миски, забрался на подоконник и стал с ужасом наблюдать, как все вокруг пришло в движение. Из угла кухни натужно поехал буфет с цветастыми тарелками, вздрогнув и, тронулась плита с остатками хозяйского супа, за ней стол с микроволновкой и пустой вазой, покатились яблоки, скрипнув березами, сполз со стены пейзаж в рамке. Поплыло окно, попадали горшки с фиалками. Котик взвыл и, задрав хвост, потрусил в коридор.
Потом дыра принялась за соседнюю комнату. Котик запрыгнул было на шкаф, откуда всегда так странно и заманчиво пахло хозяйкиными носочками, но и бедный шкаф утянуло. Всплеснул было рукавом серый свитер, пытаясь ухватиться за косяк, но куда там… против черной-то дыры.
И вот дошло дело до хозяйского дивана, немного, конечно, подранного котиком же с краешку, посыпались книжки с полки, натужно взвыв, вместе с розеткой и шнуром утек компьютер и колонки.
Глаза котика делались все больше, но что же тут поделаешь? С черными дырами, с ними сладу нет, творят себе, что захотят.
Говорят, съедают, не моргнув глазом, целые Галактики. Что уж говорить про какую-то квартиру с пожитками.
Так продолжалось до тех пор, пока не пришел черед дальней кладовки, где хозяйка делала уборку. Из-за работающего пылесоса она ничего, что творилось вокруг, не слышала.
Когда рухнул холодильник, комнату сотряс удар. Котик расстроился — в холодильнике хранилось то, что потом обычно перекочевывало в зеленую миску и необычайно радовало. Кроме того, об его теплый вибрирующий бок было так удобно потирать спину.
Неизвестно, понял ли котик, что сейчас и его утянет в бездну неизвестности, и испытывал ли он сожаление по поводу того, что кто-то слишком много ест. Или же почувствовал уважение к тому, кто мог съесть намного больше его? Этого мы не знаем.
Но в тот момент, когда черная дыра начала подползать к кладовке, хозяйка что-то почувствовала, выключила пылесос и открыла дверь.
Единственное, что осталось от ее квартиры — это стены. А также — орущий котик, который висел на краю Мироздания, зацепившись передними лапами. Задними он дрыгал отчаянно — никак не мог дотянуться до края, чтобы выбраться. А все из-за того, что «кто-то слишком много…» гм, ну, дальше вы знаете…
Также трудно сказать наверняка и точно, что испытала хозяйка, но действовала она энергично, а именно — поспешила снова включить пылесос.
Однако же, как они с пылесосом ни старались, удалось вытянуть наружу только бедного котика.
Все остальное пропало.
Повезло, что черной дыре не понравился пылесос, и она успокоилась и свернул свою кипучую деятельность.
А ведь могло быть хуже — могло пропасть вообще все — и любимая хозяйкина пекарня на углу, и роскошные георгины с клумбы во дворе, и, чего доброго, еще и море, на которое она собиралась в отпуск в сентябре.
Долго сидели хозяйка и котик в кладовке и думали, что им делать. Даже поплакали немного и подремали. А потом услышали, как что что-то за дверью кладовки звякнуло.
Открыли дверь — а там посреди пустой квартиры стоит кошачья миска. Зеленая, знакомая.
Выплюнула значит ее черная дыра, вроде как не переварила.
Признала, значит, свое поражение.
Посмотрела хозяйка на котика, а тот, как увидел миску, сразу забыл обо всех прошлых неприятностях и стал мяукать и ходить вокруг нее, задрав хвост.
Время от времени он требовательно восклицал, задирая морду и бодая лбом хозяйкину ногу.
Ужасно проголодался, мол, из-за всех этих ваших катаклизмов.
И пришлось хозяйке все начинать заново. Новую Вселенную создавать. Новые фотоны зажигать — новые фонарики по стенам развешивать.
Это хорошо еще, что в кладовке кое-какие запасы остались.
