Молодые поэты о современном литпроцессе. Часть I

Слово «поколение» по отношению к поэзии можно применить с некоторой условностью — в силу, во-первых, того, что на этот счёт диктует социология, и, во-вторых, безусловного разобщения и характерной для литературной жизни разделённости на отдельные сегменты. Тем не менее, не вызывает сомнения, что в 2020-е годы литературный процесс пополнился многими интересными молодыми поэтами; ясно и то, что из-за социального катастрофизма можно говорить о «замолчанности» вступающих в литпроцесс — стихи и проекты не получают и малой доли того резонанса (даже внутрилитературного), который помнят участники мероприятий 2000-х и 2010-х. Критики разными словами отмечают свойственную молодым авторам аполитичность и эскапистские ноты: «…новое поэтическое поколение 2020-х годов сформировано, в конечном счёте, ощущением и осознанием социальной безнадёжности и политического тупика. Одной из реакций на это ощущение — не единственной и не единственно возможной, но сразу отмеченной читателями и критиками, — стало возвращение интереса к метафизическому опыту и претворяющей его поэтике высокого модернизма» (Дмитрий Кузьмин, из интервью журналу «Кварта»). Но что думают сами акторы процесса? Дискуссий на эту тему явно не хватает.

Мы решили расспросить нескольких поэтов, родившихся в период с 2000 по 2008 и более или менее интегрированных в условное «сообщество», об их интересах, о трудностях вхождения в процесс и литературном бытовании.

1. Как происходила ваша интеграция в литературное сообщество? Был ли этот путь скорее тернистым или гладким? Каких наставников, проекты вы бы отметили для себя?

2. Есть ли то, чем вы недовольны в современном литературном процессе, и, если да, что хотелось бы изменить?

3. Ведёте ли вы собственные проекты и, если да, что можете об этом рассказать?

На вопросы отвечают Артём Белов, Дариа Солдо, Сафа Чернова, Алексей Черников, Евгения Либерман, Полина Ходорковская, Евгений Мартынов, Саша Ембулаева, Матвей Цапко, Егор Моисеев, Марина Богданова, Стас Мокин, Евгения Овчинникова, Данила Кудимов.

Продолжение опроса читайте в следующем выпуске «Формаслова».

 

---

Артём Белов (р. 2005):

1. Я более чем не уверен в своём положении в литературном сообществе. Да, кое-что опубликовано, но каждая следующая публикация — а работа у меня ведётся над многим — будет как минимум со стороны исходящей сопровождаться некоторой тревогой: поле разбито на слабо соприкасающиеся кружки, впускающие в своё лоно только те образчики текста, что маркированы ими как «дружественные», — вот излюбленное нашим цехом в эти дни словечко, нерефлективно перекочевавшее в него из геополитики.

Я стараюсь строить свой корпус на собственных основаниях, и нет у меня никакой презумпции, что эти основания каждый раз будут должным образом изучаться; вернее всего, их отбросят — или же примут — в зависимости от текущих настроений редактора — смутного первоначального эстетического отпечатка.

Несомненно то, что если я пульну куда-то, скажем, мою новую длинную поэму — она будет произвольно аттестована как продолжательница той или иной традиции, будь то сюрреализм, языковая поэзия и пр. и пр., — к которой она, смею заявить, не относится.

«Интеграция» происходила так: в возрасте лет шестнадцати я попал на организованные «Флагами» чтения отдельных поэтов, к тому моменту я зачитывался философией и прозой, поэзия же была мне малоинтересна, хотя Драгомощенко или Целан не были и тогда совсем уж серой зоной. Услышанные стихотворения Е. Зернова и С. Дубровской заинтересовали меня самой возможностью артикуляции на, что бы это ни значило, ультрасовременном русском. Наставниками в непосредственном смысле этого слова, однако, не стали ни они, ни кто-либо другой из людей приблизительно моего возраста. И сейчас я живу без наставников, почерпывая, впрочем кое-что у мёртвых. Несколько повлияло на меня культуртрегерство поэта Глеба Симонова на почившем TheQuestion — пригодившееся и людям, далёким от поэзии, — к нему попросту мало примешивалась личная эзотерика; оно выгодно огранялось по-хорошему нейтральным антропологическим ракурсом — и пристрастием к географии.

Итак, набросав тогда же штук двадцать или тридцать неловких стишков, я бросился зачитывать их местным светилам — или, во всяком случае, «подающим надежды молодым авторам». Реакции были самыми разными. В публикацию их никто не брал — «есть отдельные удачные строки, но…». Затем, удалившись на год или около того от столичной литературной жизни, я выработал себя. Помог тут, как это обычно и бывает, не контакт с единомышленниками, а опыт одиночества и скитальчества. Застолбившись в Петербурге, походил по имеющимся в наличии профильным ивентам, наткнулся на Лизу Трофимову, показал ей восемь скопленных за последние месяцы текстов, выдержанных в новом регистре, — получил ответ в духе «неплохо» — вскоре эта подборка была опубликована во «Флагах». Был ли путь тернистым? Скорее нет, чем да.

2. Сообщество кажется мне провинциальным, наиболее утомительна его склонность к выбору одной из двух крайностей: либо остаточная, детерминированная локальной традицией вера в идею метафизичности письма, экзальтированность, общение с музами, копошение в искусственно облагороженном детстве (своём или культурном); либо же социальная ангажированность, тексты, организованные как манифесты.

Мало внимания уделяется холодному, аккуратному голосу, живописующему отношения между объектами, упрятанные глубоко малые структурные изменения, никак не касающиеся актуальной публики. Я не думаю, что тематически предметы письма должны быть привязаны к текущему, аффективно переживаемому времени и доступному непосредственно, физически, телесно пространству. Засилье такой тематики и есть провинциальность. Неосентиментализм, к редукционистскому ярлыку которого можно было бы попробовать прикрепить обе крайности, — воспользуюсь выражением двадцатитрёхлетнего, почти моего ровесника, Беккета, препарирующего «Поминки по Финнегану» через Вико, странно схожего здесь с Гегелем: «в последовательности превращений минимумы совпадают с максимумами» — не выносит квазилозунга искусства в том его изводе, что лучше всего подходит для реализации полного багажа доступных формальных средств: «следует заниматься тем, что максимально удалено».

Впрочем, изменить тут ничего пока что не выйдет. В текущих условиях вызывает уважение само барахтанье, хоть какая-то жизнедеятельность русскоязычной литературы.

Состояние это длится больше столетия — неподцензурная литература вызывает определённые жалость, сочувствие и т. д., но ориентиром для меня не является; постперестроечный ренессанс же никаким ренессансом не был. В определённом смысле сейчас разница между публикацией и не-публикацией, публичным прочтением и схоронением рукописи в столе — почти ничтожна. И потенциал для перелома мной не прослеживается. (Отмечу на полях, что в любом случае было бы благотворным полное сращение современной русскоязычной литературной теории с лучшими теоретическими наработками contemporary art).

3. Однажды, «если сложатся обстоятельства», я займусь потоковым переводом и издательством — в должном виде это оформив — малоизвестных западноевропейских литературных произведений — десятки наименований крутятся в моём воспалённом мозгу — больше о них позаботиться некому.

Покамест я делаю это в том режиме, который доступен в очень ограниченных «здесь и сейчас».

 

Дариа Солдо (р. 2001):

1. Думаю, мой путь получился достаточно гладким, так что мне очень повезло. Определённую роль сыграло моё образование, «правильное» окружение (филфак МГУ, затем ВШЭ: вокруг меня всегда были заинтересованные, одарённые люди, часть которых принадлежит творческому, литературному сообществу, часть — академическому, филологическому). Что касается публикаций: сначала — «полутона» (очень радовалась выходу моей первой подборки там). Дальше была «Лаборатория» журнала «POETICA», куда рискнула однажды отправить свою следующую подборку, — она нашла отклик, что тоже стало для меня большой радостью. Проект Владимира Коркунова, с которым мы в настоящее время активно сотрудничаем (сейчас я соредактор журнала, а также книжных серий Neomenia и UGAR.kz), пожалуй, стал для меня одним из наиболее важных, потому очень благодарна Вове за поддержку и помощь в адаптации в поэтическом мире. 

Также хотела бы отметить проект «Литреформа» Ильи Склярского, который, к моему большому сожалению, недавно закрылся. Одни из первых моих поэтических выступлений состоялись именно там, в «Библиотеке поэзии», на площадке «Литреформы». Этот проект, как мне кажется, помог многим пишущим «выйти из тени», интегрироваться в сообщество, познакомиться с новыми интересными людьми: и себя показать, и на других посмотреть, грубо говоря. 

Очень благодарна также Борису Кутенкову, привлекавшему (и привлекающему!) меня и других авторов к участию в различных литературных опросах; ценю Бориса во всех его ипостасях: поэта, редактора, культуртрегера. Признательна Николаю Милешкину и его проекту «Бегемот Внутри», в котором имела счастье поучаствовать (был организован мой поэтический вечер в Малаховке, где я презентовала первый сборник стихов «Хрусталики глаз звенят»). Дмитрию Гвоздецкому и его проекту «Doбыча Raдия»: Дмитрий занимается популяризацией современной поэзии; в некоторых роликах он упоминал и меня — так у меня появились новые замечательные читатели, что очень радостно. Благодарна и редакторам журналов, в которых довелось опубликоваться до сих пор («Флаги», «Дактиль», «Таволга», «Хлам», «Дегуста», «Всеализм» — отдельное спасибо Валерию Горюнову за организацию эфира с обсуждением моей поэтической книги, интерес к ней — и к самым разным поэтикам, которые Валерий старается «постичь» вместе с другими участниками дискуссий; такой сотворческий формат кажется мне очень продуктивным), и, конечно, критикам, которые отзывались о моих стихах, сборнике (Лев Оборин, Ольга Балла, Борис Кутенков, Лиза Хереш и др.).

Я бы охарактеризовала труд многих участников нашего литературного процесса как подвижнический — и очень благодарна всем людям, которые меня поддержали, не дали «потеряться» — напротив, способствовали — и продолжают способствовать — моему росту как личности и как творца.

2. Недовольна периодически происходящими в поэтическом сообществе глупыми склоками, отменами и прочими бойнями. Как по мне, стоит сохранять благородство в любой ситуации и помнить о том, что по-настоящему важно, а что вторично, мелочно. Прозвучит наивно, но хотелось бы, чтобы люди были добрее друг к другу: нашу реальность и так, пожалуй, не назовёшь радужной, так зачем же усугублять положение?.. Если каждый будет просто ухаживать за своей маленькой планетой (например, собственной поэтикой, проектом, журналом, стараясь их усовершенствовать), всем будет проще.

3. Как я уже писала выше, мы с Владимиром Коркуновым занимаемся ведением совместных проектов: журнала «POETICA» (недавно к нашей команде присоединилась чудесная Евгения Либерман), книжной серии UGAR.kz и, конечно, Neomenia — серии дебютных (преимущественно) поэтических книг молодых авторов. Также занимаемся подготовкой книг в серии «ЛитГОСТ».

Так, за последнее время в UGAR.kz были подготовлены яркие художественные сборники-альбомы Андрея Сен-Сенькова «Стихотворения, сидящие на двух стульях» (при участии художников Асии и Кадыржана Хайрулиных), «Чудо ослепляющего камуфляжа» (с иллюстрациями Аскара Ахамана); ещё одна синкретическая книга, объединившая поэзию и музыку, — «Мой күй» Ивана Полторацкого; сборник Селины Тайсенгировой «Спичечный коробок». 

К нашей книжной серии Neomenia я отношусь особенно трепетно. Конечно, во многом потому, что именно в ней была выпущена моя книга «Хрусталики глаз звенят» (2024; переиздание 2025): после я присоединилась как редактор. Авторов, сборники которых вышли к настоящему моменту, я очень ценю: это Соня Дубровская («Смиренные ласточки»), Валерий Горюнов («Заметки о взрослении земли»), Женя Либерман («Мансарда с окнами на восток»). Такие разные, но в то же время схожие между собой в самом важном: внимательные к миру, языку, питающие к ним искреннюю любовь. Без любви поэзия невозможна!..

В работе ещё несколько книг: считаю, что за год удалось успеть многое, — и желаю нам продолжать в том же духе, радуясь всё новым поэтическим открытиям!

 

Сафа Чернова (р. 2006):

1. Вопрос замечательный. Интеграция в литературное сообщество происходила будто бы естественным образом, будто ждала меня долгое время: и вот она я! Конечно, на деле это происходило не само по себе, но ощущение, что сошлись все звёзды, — было. Был ли этот путь тернистым? А какой путь не бывает таковым? Я лишь наслаждалась этой тернистостью и росла. Но если сравнивать, да, этот путь был гладким, а всё благодаря моим наставникам, о которых я сейчас и расскажу.

В первую очередь я бы хотела выделить Кирилла Маркова. Замечательный поэт, культуртрегер, наставник, куратор Библиотеки поэзии и человек с большой буквы. Всей базой (очень прочной) я обязана ему.

Не могу также не отметить Машу Ежову (тоже из Библиотеки поэзии), повлиявшую на мой интерес к музыке. Всегда наставит, расскажет, покажет. Благодаря Маше я поняла, что люблю и умею петь, пусть и не идеально. Мне кажется, это стоит отметить, потому что пение помогает мне поймать чувство, в котором я пишу стихи.

P.S. «Библиотека поэзии» — отличная площадка для интеграции не только в поэзию, но в основном в неё. Киноклуб, книжный клуб, даже ДнД с ребятами устраивали. Как-то удалось сфоткаться с Иваном Ахметьевым в БП, абсолютно случайно. Иван Ахметьев первый мой любимый поэт, с него началось моё углубление в поэзию и андеграунд)

Напоследок хотелось бы отметить Владимира Коркунова. Человек удивительно открытый, бескорыстный и всегда говорящий честно о моей поэтике, но не грубо. Покажет, направит, поможет разобраться с публикациями и с переживаниями. Часто скидываю тексты; несмотря на занятость, отвечает и углубляется, что очень ценно и приятно.

Не могу не поблагодарить и друзей, которые в каком-то смысле и играли наставническую роль, хоть и росли (в поэтическом смысле) мы вместе. Например, Леонид Коммьев, часто писали стихи и ходили на семинары вместе.

Из проектов в своё время очень помог Чемпионат поэзии им. Маяковского, куда приходило очень много поэтов и влиятельных людей (никогда не подходила к ним с какой-либо целью, мой период открытости тоже совпал с периодом интеграции, совсем никого не знала, но это был вопрос времени), семинары Кирилла Маркова, Валерия Горюнова, а сейчас я начала ходить на семинары Ростислава Русакова.

2. В целом, с каждым годом становится всё больше людей, которые действительно разбираются и развиваются в своей и чужой поэтике, но этого всё равно недостаточно. Единственное, чего мне хотелось бы, чтобы литературный процесс имел больше развития и огласки, не оставался чем-то «элитарным», но и массовым тоже. Должен быть баланс.

3. Веду ли… Нет. О чём очень сожалею, но в апреле было заложено начало чтениям разных поэтов, а началось всё с Андрея Таврова. Пришло очень много людей, в том числе и те, кто был лично знаком с Андреем Михайловичем. Было волнительно, но приятно, что первое мероприятие и такая поддержка. Возможно, в будущем стоит превратить это в полноценный проект, где будут не только чтения, но и лекции о тех или иных поэтах. Идея пока только витает в воздухе.

 

Алексей Черников (р. 2003):

1. Не верю в существование литературного сообщества, оно очень атомизированное. Какие-то площадки буквально всеядны — туда легко попадать, какие-то — труднодоступны по бюрократическим причинам, другие — ангажированы эстетически/идеологически/политически, и поэтому туда не попадёшь, скорее всего, если ты не свой человек. Шубинский — глыба, вот с ним и имею дело преимущественно, спасибо ему. Эстетически я скорее на стороне того, что он делает и культивирует. В проектах никаких не участвую.
   
   2. Поводы для моего частного недовольства есть, но опять же: литпроцесса не существует, на мой взгляд, а стремиться попасть в голограмму и фикцию и обижаться на неё — как-то странно. Скажу, пожалуй, только об одной вещи: люди, усерднее всех говорящие о «принятии», «добре», «чуткости», «внимании», чаще всего оказываются травмированными, лицемерными и бескультурными *нецензурное слово*. Во-первых, они игнорируют любую попытку наладить контакт (в какой-то момент я ещё верил в литпроцесс и хотел в него встроиться), не объясняя своего поведения ничем, а при встрече говорят: «Я очень ценю то, что вы делаете!» Но это милое лицемерие давно меня не впечатляет. Страшно другое: отдельные персонажи могут устраивать настоящую травлю в личных чатах и каналах, за спиной приписывая человеку какие-то чудовищные взгляды и поступки, в том числе уголовно наказуемые. Благодаря такому сарафанному радио ты не просто становишься одиозным в глазах незнакомых, но потенциально интересных и полезных тебе людей, но ещё и рискуешь нарваться на настоящие неприятности. Короче говоря, если ты по неведомой причине не понравился кому-то, даже не будучи с ним знаком, — не надо ждать прояснения ситуации. Вообще не надо ничего ни от кого ждать. Надо делом заниматься своим и не оглядываться на локальные распри фантомов.
   
   3. Я делаю несколько проектов для «Сноба»: беру интервью о поэзии и всём таком прочем, пишу туда о литературе более или менее человеческим языком. Иногда провожу интервью для «Горького». Мне кажется важным делать это именно в крупных медиа, не хочется застревать в болоте. Тем более что к нему нужно ещё и «заслужить» доступ.

 

Евгения Либерман (р. 2005):

1. Первые шаги, признаюсь, были боязливы, неуверенны. Примерно полгода я осторожно приглядывалась к людям, посещала все доступные мероприятия: чтения, встречи, посвящённые обмену опытом, где начинающие поэты могли представить свои тексты на суд более подготовленной аудитории, поэтические вечера «Кибитки» или «ночного пения рыбов». Помню, какой ужас, смешанный с удивлением и тайным восторгом, у меня вызвало стихотворение Лолиты Агамаловой «Dilige, et quod vis fac». Первая мысль вчерашней школьницы была: неужели и так позволено? Где блокатор? Кто это публикует? Со временем росли и качество текстов, и профессиональный уровень критиков, к которым я обращалась: я постепенно ощутила, как отошла от эмоционально перегруженных и содержательно и лексически примитивных стихов; знакомство с активными и заработавшими определённый символический капитал авторами позволило получить их здоровую и взвешенную оценку, рекомендации книг для изучения, приглашения на семинары по имманентному анализу произведений. Могу сказать, что непрерывное чтение, работа над своими стихотворениями, а позднее — рецензирование чужих позволили мне достаточно быстро (1,5-2 года) обрасти ценными знакомствами и оказаться на той позиции, которую я занимаю сейчас, что, впрочем, не отменяет необходимости продолжать движение в сторону повышения общего уровня текстов. Среди инициатив стоило бы выделить журнал POETICA (чьим редактором я имела счастье стать), а также проекты «Поэфазис» и «Флаги». За наставничество не устану благодарить Нику Третьяк, Ростислава Русакова, Владимира Кошелева и Владимира Коркунова.

2. Несмотря на кажущуюся мобильность авторов и взаимодействие с разными литературными площадками, комьюнити (по крайней мере, русскоязычное) кажется базово разобщённым, и каждое политическое или культурное потрясение заставляет людей сбиваться в маленькие группы по идейному принципу (поддерживать X или Y, клеймить A или B) и вступать в жёсткую конфронтацию с теми, кто не разделяет воззрений той или иной из них. Обыкновенное человеческое сообщество, ничем, полагаю, не отличающееся от других. Исправить это в одиночку не под силу, попытки могут существенно навредить эмоциональному состоянию конкретного индивида. Я не провозглашаю сейчас торжество конформизма, не говорю о том, что нам требуются ещё площадки под девизом «мы вне политики». Позволю себе процитировать Дмитрия Кузьмина: «Они хотят делать хорошее дело. И для себя тоже, но прежде всего для страны, для людей». Культуртрегерство, независимые издательства и книжные магазины, журналы, собирающие под одной обложкой литераторов с самыми разными эстетическими и идеологическими позициями, за исключением крайне радикальных и противоречащих базовым гуманистическим ценностям, «вечера дружбы», где авторы получают возможность забыть о конфликтах и оценивать только тексты, — все эти шаги способствуют общему налаживанию горизонтальных связей между людьми и появлению новых институций, основанных на принципах доброжелательного, гармоничного взаимодействия. Или делать то самое «хорошее дело» — выпускать полезные и нужные сборники, давать голос талантливым поэтам и прозаикам, формировать читательский вкус, или искать соринки в чужом глазу, с головой погружаясь в биографические подробности оппонентов, выставляя на всеобщее обозрение частную жизнь, её нежелательные, тёмные страницы, смакуя невзначай или в шутку обронённые слова, а потом заниматься организованной травлей. Что, по-вашему, лучше работает на сближение?

3. К сожалению, пока не веду. Но это не значит, что когда-нибудь не начну.

 

Полина Ходорковская (р. 2003):

Скорее подспудным, но неожиданным и непредвиденно разносторонним; задолго до поворотного пункта летней школы самой любимой на свете Библиотеки поэзии (о Маша Ежова о Кирилл Марков!!..) и внимательности Лизы Хереш — это было знание на/по дистанции, и, кроме имён почти тайных, близость к Реликту, Андрею Перевалову, неизбежная предрасположенность к сердечному ядру Ирины Чудновой (это всё стало всерьёз и сразу многим, а со временем и вовсе стало видимо-невидимо, надеждой связи — в том потом, в этой вере укрепил Леня Коммьев); а после — приближение к Чемпионату поэзии — для меня гравитационное, само объяснение круга, который и по сей многий день… для обращения к себе вслух было важным столкнуться с «Полётом разборов», «Литреформой», составом [Poetic]и (!!!), стихами их редакторов и диалогом с Ником Синехогом, возможности поддержки (звательный падеж и Гриши, и Глаши..); наставник — вдохновение, а вдохновляюсь еще неисчерпаемостью Ростислава Русакова, трепетом Насти Елизарьевой, одной мыслью присутствия Саши Разина, плодотворностью нулевой органики, люблю и любила флаги, журнал на коленке и их редакторов, всё мыслимое это население — касаясь и неприкосновенно; вдохновляюсь всей возможной неясностью, истыми богомолами, видениями и другими божьими коровками; далее — везде..

2. Мне сложно сказать из-за никуда не пропадающих лакун и неотторжимой внутренней дистанции от того, что процессом самоназывается; чаще случиться — неявному участию…

3. Вряд ли! иногда кажется, что — пока..

 

Евгений Мартынов (р. 2003):

Приветствую читателей журнала.

Рад был получить от «Формаслова» список вопросов, над которыми размышляю с самого начала своей творческой, так сказать, деятельности, но спешу оговориться: так как тема слишком большая, мне показалось глупым давать ответы в классическом анкетном формате, да и вряд ли это было бы интересно. Третий вопрос об именах пришлось опустить по тем же причинам — может, это и потеря для самой идеи сбора мнений, но для конкретного текста, как мне представляется, потеря невелика.

Вопрос об интеграции в литературное сообщество сложный, так как единого, централизованного литературного сообщества у нас нет, границы его сильно размыты, и в этом смысле не до конца понятно, что значит быть в него «интегрированным». Можно с одинаковой степенью серьёзности утверждать, что и какой-нибудь поэт в летах, получивший грамоту за победу в областном поэтическом конкурсе, и молодая поэтесса в татуировках, декламирующая стихи в барах, и совсем юный поэт, прошедший в шорт-лист «Лицея», и среднего возраста писатель-фантаст из «Союза», и поэты, идеологически привязанные к разного рода «нашим» и «вашим», «серым» и «буро-малиновым» — все они и интегрированы в литературный процесс как «писатели» и «поэты», и находятся (как минимум друг для друга) вне его.

Этот список — первое, что пришло в голову. На деле ячеек куда больше, но они, я бы сказал, уже не так художественны, отчего в контексте литературного процесса в целом не поддаются внятному описанию и быстро умирают. По себя я всегда считал, что, имея о нём некое представление, в жизни этого самого сообщества я не участвую — отчасти потому, что скучно, где-то элементарно стыдно, где-то, что гораздо реже, может быть опасно, но и опасность эта схожа скорее с опасностью стоячей воды, чем с бурным речным течением.

Поэтому мне сложно даже вообразить «тернистый путь», о котором идёт речь. Безусловно, периодически случаются внутренние «скандалы», связанные с премиями или внешними событиями, но довлеет, по ощущениям, старая-добрая «псякрев-всетерпимость». По своему опыту могу сказать, что неофитов в самых разных лагерях литературного сообщества принимают всегда радушно, ибо литераторы в наше время нужны, к сожалению, только самим литераторам, и каждая маленькая литературная семья будет рада увидеть у себя на пороге (вне зависимости от наличия таланта) новое лицо, как рада будет увидеть его какая-нибудь полулегальная политическая партия, секта или тюремная камера…

Всё это по-своему смешно, хоть я ни в коем случае не умаляю труда тех, кто в нынешних обстоятельствах пытаются, как умеют, сберечь репутацию слова. И я бы хотел ошибаться, и, может быть, где-то глубоко (или высоко…) уже запущены обратные процессы, но видимых плодов на данный момент немного. Особо сомневающийся читатель этого текста, если хочет, может сам ответить на вопрос: сколько литературное сообщество за последние десять лет произвело имён и произведений, дорогих сердцам людей преимущественно вне этого самого сообщества? — и всё сразу встанет на свои места. Дело не только в литературе — то же самое, смею верить, происходит и в среде киношников, и в сфере разного рода выставок «современного» и не очень искусства и т. д.

Мой единственный собственный проект — канал с моими стихами, но, может, когда-нибудь будет что-то ещё. Просто на данный момент неясно, вокруг чего можно сплотить людей; зачем, например, создавать очередной журнал, в котором единственной связью между публикуемыми произведениями будут мои собственные, далеко не всегда понятные мне самому предпочтения, или сколачивать из обломков других литературных кругов свой круг, или создавать ещё одно творческое объединение, задачей которого будет не расползтись в ситуации абсолютного культурного вакуума из-за внутренних противоречий и человеческих страстей. Глупо полагать, что 1001-й журнал каким-то образом этот самый вакуум нарушит, а не потонет в общем шуме неразличимых голосов. Подобные затеи сегодня кажутся бесполезными, да и самому творчеству такая среда, на мой взгляд, способствует гораздо меньше, чем общение с людьми любых других профессий и интересов, гораздо более тесно контактирующих с жизнью.

Ещё тогда, когда я начинал «интегрироваться» в литературное сообщество, я слышал на разные лады, что «читателей поэзии нельзя представить в массе», «пять-семь читателей — уже успех», «нужно писать для Бога, для Поэзии, для Пушкина» — иначе говоря, во имя «правды и добра», кого-то или чего-то субъективно положительного. На основании видений этого «субъективно положительного» и вырастает обилие «тусовок», которые не имеют между собой ни связей, о чём я писал выше, ни радикальных, явных по существу, различий. В этом смысле нам всем, пожалуй, не хватает собственной цензуры, и пока ситуация будет выглядеть так, литературный процесс и события внутри него будут по своей значимости сопоставимы с какими-нибудь гик-фестивалями (этакий «Лирик-Кон») — со всеми видами вышеописанных типажей и стоящими порознь тематическими лавками.

 

Саша Ембулаева (р. 2004):

1. Частью литературного сообщества я стала около двух лет назад — очень неожиданно для себя (потому что не стремилась к этому осознанно) и, к счастью, с большой поддержкой друзей, уже занявших какое-то место в литпроцессе. Это поэты Ростислав Ярцев, Алексей Либштейн и Матвей Цапко, которые нежно и чутко отнеслись к моим первым, ещё очень наивным текстам и помогали мне раскрываться и дальше, за что я им очень благодарна.

Вообще написание первых стихов было связано со страхом быть замеченной. Я понимала, что не могу не писать, но опасалась жёсткой критики — отчасти поэтому мне было сложно называть себя «молодым поэтом». Так было, пока Ростислав Ярцев не предложил мне поучаствовать в проекте «Этап роста» в 2024 году. Проект показал, что критика может быть удивительно интересной и даже очень тёплой, и дал мотивацию продолжать писать — и не бояться делиться написанным.

Отдельно отмечу милейшее явление среди молодых поэтов — поэтические телеграм-чаты. Общение в них, пусть и недолгое, помогло мне познакомиться со многими молодыми поэтами и значительно облегчило интеграцию в литературное сообщество.

2. Сложный вопрос для меня, потому что я всё еще воспринимаю себя скорее как наблюдателя, а не активного участника литпроцесса. Первое, что приходит в голову, — заметная, на мой взгляд, москвоцентричность литературного сообщества. Хотя в последнее время вижу стремление её преодолевать — и очень радуюсь и надеюсь, что оно не угаснет.
3. Собственных проектов у меня нет, но веду два телеграм-канала: со своими стихами и с чужими, чем-то важными для меня.

 

Матвей Цапко (р. 2002):

1. Всё началось с ютуб-канала «Dобыча Rадия». Благодаря его создателю и ведущему Дмитрию Гвоздецкому я познакомился с важными именами в современной поэзии и прозе, почерпнул новых теоретических знаний. Пытаясь как-то подружить в себе всё то новое, что узнал за 1-2 недели (именно столько мне понадобилось на момент апреля 22-ого года, чтобы полностью ознакомиться со всем контентом канала), я сел писать.

Спустя немноженько времени я показал Дмитрию свои опыты (а он даже поделился одним текстом с Ростиславом Русаковым), и он дал понять, что искорка есть, что с её помощью можно развести неплохой костёр, а может, и чего покруче.

Немного позже, рыща по ВК и Ютубу, я наткнулся на ресурсы «Библиотеки поэзии», а именно на её проект «Ничего лишнего», где впервые познакомился с творчеством Ростислава Ярцева, Кирилла Маркова, Дианы Никифоровой, Сергея Богдасарова, Гелии Мигулиной и др.

Вроде бы через рекомендации ВК или списка друзей Дианы или Ростислава я вышел на Бориса Кутенкова. Вначале было волнительно ему писать, но в ходе диалога в духе «А не подскажете ли?..» он попросил стихи на почитать. Тексты его заинтересовали, тут же он меня позвал на камерный зум-семинар, где вчетвером (вместе с Андреем Козыревым и Александром Коргулевым) мы встретились и обсудили мои тексты. Первый и, слава богу, приятный опыт. Под крылом Бориса я смог опубликовать несколько из тех текстов в «Звательном падеже» портала «полутона» (большое спасибо за возможность Владимиру Коркунову). Следующей станцией был «Полёт разборов». Я стал мечтать и готовиться.

А дальше все и так всё знают. Вроде бы Матвей Цапко. У него есть Рыбаков, А. В., Лиза и Феми. Стихи и поэмы. Поэтишные друзья и коллеги. Так что всё прошло гладенько, но если бы не Дмитрий и Борис, то не знаю, где бы я сейчас был. Чистосердешное спасибо вам.

2. Мне повезло быть на периферии литпроцесса, меня в нём почти нет. Как географически, так и институционально. На таком расстоянии очень удобно замечать на себе прыщики глупостей, стереотипов и злости, которые получается вовремя замазать, вылечить, не раздавить. Конечно, понимаю, что это всё не по моей воле.

Поэтому я плохо представляю общую картину. Мне не очень хочется дружить с Интернетом — он всегда был мутным знакомым. Благодаря такой осторожности я беспокоюсь только за тех, кого знаю, ценю и за чей жизненный путь болею. Может быть, я и пропускаю 100500 конкурсов с призовыми по 200 тыс. руб. и 15 поэтических рейвов в сезон, но как-то всё равно. Больше тоскую по ещё не произошедшему живому общению. Очень люблю вопрос «Как дела?».

Короче, звоните, пишите. Скучаю по вам.

3. У меня есть крохотный тг-канал «Поэтишный». Там моё личное поэтическое пространство. Буду рад в нём любому доброму человеку.

Также в рамках издательства «Внове» мы вместе с Леонидом Коммьевым разрабатываем прикольные идеи и потихоньку подбираемся к их реализации.

Вообще «Внове» было шуткой, это название моего дебютного музыкального проекта. Я его использовал для своей первой книги, когда надо было указать издателя. А вот Владимир Коркунов воспринял это всерьёз. Прикол вышел из-под контроля. И это кайф.

В рамках «Внове» вышли два моих поэтических сборника «Причина идти дальше» и «Экранка», сборник Саши Ембулаевой «ещё тише» и три выпуска зина «Шило», в котором представлены стихотворения сюрприз-авторов. Все материалы доступны во вложениях «Поэтишного».

 

Егор Моисеев (р. 2003):

1. Мне было не трудно войти в литературное сообщество. Сейчас, наверное, мало у кого остались предубеждения о том, что в провинциях — я из Саратова — поэтам не с кем поговорить, негде обсудить подборочку. Я же вообще этой трудности не испытал. Когда я писал плохие (точнее — нагруженные типичными раннеученическими проблемами) стихи, я разбирал их в соответствующем им кружке при библиотеке на краю города. Уровень разбирающих совпал с уровнем разбираемого. Это справедливо. Хотя, конечно, было чувство, что мне не место среди тётушек, дяденек и одноклассниц. Тогда я нашёл поэтический клуб «Вереск», проходивший — что очень стильно — в медицинском институте (как бы угодно Аполлону). Из-за карантина, а потом из-за летних каникул клуб не работал. Во время ковида я открыл для себя сайт «Вавилон» и сумел сочинить менее типичные стихи. Когда «Вереск» оповестил о лекции, посвящённой либо визуальной, либо арабской поэзии — не помню, я пришёл и стал участником этого объединения, руководимого Андреем Сергеевым, чьё глубокое знание актуальной поэзии и талант лектора (важно, что он рассуждал о процессах и институциях современной литературы сколь возможно объективно и сколь возможно безотносительно личного опыта) поддержали мой интерес к литературе. Он дал мне имена саратовских поэтов, которым я мог бы показать стихи. Он устроил обсуждение моей подборки (и через пару лет — небольшой поэтический вечер). Он предложил поучаствовать во всероссийском фестивале «Центр Весны», возглавляемом Михаилом Богатовым. На этом фестивале я познакомился с редакцией «СТиХИ», позвавшей меня в свою студию. Я попал в семинар Виктора Куллэ, после которого, надо думать, я уже вошёл в литературное сообщество. Вошёл окончательно — переехав в Москву, поступив в Литературный институт. Но это лишь «шлифануло» основной массив, полученный в Саратове. Я посещал мастерские АСПиР, Зимнюю школу поэтов, «Этап роста», «Полёт разборов», участвовал в фестивалях и чтениях, приобретал всё больше знакомств, всё больше мнений о литературе слышал. В конечном итоге, пребывание в литературном сообществе перестало идти на пользу, потому что разговоры, посещение лекториев и вечеров не стоят того фундаментального и вдохновляющего, что стоит за чтением (но ведь эта мысль может посетить лишь неблагодарного «зажравшегося» на подобных разговорах и вечерах). Так мне казалось прошедшие несколько лет, когда я отстранился от мероприятий и школ. Теперь же возобновляется охота до литературных вечеров, чтений, разборов. Как бы новая волна погружения в лит. общество. Мне кажется, это гладкий, правильный путь. Оглядываясь назад. На деле, в реальном времени, — всё весьма тернисто и больно.

 

2. У меня нет никаких вопросов к современному литературному процессу. Я понимаю его как нечто находящееся за пределами собственно художественного и служащее для подпитки и удовлетворения внутрикорпоративного интереса — пресловутая мысль, что журналы поэзии созданы для поэтов, и всё в таком духе.

Смущает только то, что литературный процесс есть, а процесса литературы как определения, подчёркивающего художественную проблематику, нет. Литературный процесс должен поддерживать процессы литературы. А сейчас он как будто их подменяет. Журналов, премий, школ становится больше, чем ярких имён. Кравтеньем сайтов и плетением зинов занимаются чаще, чем освоением новых приёмов, чем, на худой конец, полемикой. Так мне кажется.

Процесс литературы мог бы означать движение свежих текстов, которое держит наше внимание в неослабевающем напряжении, тем самым поддерживая в литературе жизнь.

Допустим, если кому-то неинтересно читать современную русскую литературу, а интереснее викторианскую, то процесс в современной литературе теряет одну капельку, а в готической — приобретает. Это как на цветковом поле: текст — аромат и пестрота цветка, читатель — пчела. Если опылителю не хочется нашего нектара и он летит на Теннисона, то мы как процесс жизни ослабеваем.

При этом полностью ослабеть не можем, поскольку современны, то есть касаемся действующих на человека вещей, и к нам всё равно будут стремиться обозреватели, критики, любители похвалить или похулить.

А что произойдёт, когда так называемые реалии, с которыми всё теснее работает нынешняя поэзия, изменятся? Современность сдвинется на следующее поколение? Тогда цветы, бывшие современными, то есть такими, на которые попросту падало солнце, исчезнут для пчёл. В нас будут селиться другие существа, как то: паук, муравей, кузнечик, не способные переносить наши коды и посылы, как мы переносим коды прошедших, интересных до сих пор веков. И мы зачахнем как процесс. Это настораживает.

3. Нет, в настоящий момент собственных проектов я не веду.

 

Марина Богданова (р. 2006):

1. Моя интеграция в литературное сообщество проходила довольно плавно — моя поэтика росла и формировалась параллельно с публикациями и общением с другими поэтами. При этом самая важная её часть произошла до моего переезда в Москву — мне довелось быть опубликованной, что, конечно, стало своего рода точкой входа. Но, пожалуй, не менее важную роль здесь сыграли телеграм-каналы — своего рода тонкие места, с того рода взаимодействием, которое влияет больше, чем кажется: и личные (когда создаётся та ситуация, в которой можно не знать поэтов лично, но быть знакомой с их творчеством и проектами), и те, что ведутся журналами, альманахами, поэтическими проектами, — они создавали ощущение присутствия в поле ещё до физического в него попадания, почву для дальнейшей коммуникации и относительно активного участия в литературной жизни.

Настоящая же коммуникация, «социализация», началась уже после переезда, когда появилась возможность посещать поэтические мероприятия — чтения, презентации сборников, гибридные форматы вроде «Поэтроники» или «Киберготики», воркшопы и поэтические мастерские. Именно в этих пространствах я почувствовала себя не просто наблюдателем, а участником, вовлеченным в активную коммуникацию с другими авторами. Такие встречи стали не просто событиями, а своего рода мостами, — главным образом между сообществом и мной. Благодаря этому я смогла, как мне кажется, органично вписаться в литературное сообщество.

Хотелось бы отметить и поблагодарить Лизу Хереш, Владимира Кошелева и журнал «Флаги»,  Валерия Горюнова и его мастерскую «Автор в лесу» — для меня именно эти авторы стали наставниками в моём поэтическом пути, а проекты помогли интегрироваться в литературное сообщество.

2. Современный литературный процесс москвоцентричен — и это вряд ли его недостаток, поскольку очевидно, что большинство важных авторов, институций и событий концентрируются в Москве, что неудивительно и является скорее закономерностью, чем недостатком. Но, насколько я могу судить по собственному опыту, вхождение в литературное поле осложняется для авторов, живущих в других городах. Я из Екатеринбурга, и в нем, конечно, есть свое поэтическое сообщество, безусловно имеющего свой региональный и культурный контекст, но существующего в достаточно локальном и обособленном от «основного» литпроцесса формате. Я не считаю это большим недостатком, но я испытывала некоторые трудности в рамках невозможности быть активным участником сообщества — невозможность посетить, например, поэтический вечер, услышать чтения поэтических текстов самими авторами и вступить с ними в коммуникацию не позволяет осуществиться потенциальной возможности чувствовать себя современным литературному процессу. Не могу не сказать, что сейчас есть способ преодоления этого «барьера» — онлайн-формат чтений, интервью или мастерских, что, может, не даёт полного погружения, но предоставляет доступ к некоторым важным событиям. В таком случае, при достаточной актуальности и наличии технической возможности можно было бы обратить большее внимание на возможность онлайн-присутствия на некоторых мероприятиях.
3. Собственные проекты не веду.

 

Стас Мокин (р. 2004):

1. До сих пор не понимаю, что такое литературное сообщество — и где оно вообще, поэтому пути, кажется, и не было.

Наставники — Марина Цветаева, хотя даже не в поэзии, а в чём-то ином, Михаил Айзенберг — и в поэзии, и в том, как можно (прошу именно курсивом), Евгений Клячкин — в его удлинённых строках.

Проекты оказались скорее травматичными — был дважды в Сочи в т. н. Зимней школе поэтов — ежесекундно поедал сам себя. Хотя, может, после такого — что-то получилось. Был рад «Полёту разборов» — всем критикам и разрешению не участвовать онлайн.

2. Не думаю в контексте современного литпроцесса категориями «доволен/недоволен». Козьма Прутков писал: «Смотри вдаль — увидишь даль; смотри в небо — увидишь небо; взглянув в маленькое зеркальце, увидишь только себя».
3. журнал на коленке (вместе со Степаном Самариным и Михаилом Симоновым).

 

Евгения Овчинникова (р. 2002):

1. Я не уверена, что можно в полной мере интегрироваться в среду, которая по структуре своей разрознена и гетерогенна. Литература — это куча разных компаний друзей, которые пьют друг с другом пиво и параллельно делают проекты. Одно другому не мешает, но как в таком смысле понимать «интеграцию»? У меня есть некоторое пунктирное представление о поле, большего сказать не могу.

Наставничество не люблю и в нем не нуждаюсь. 

2. Я не люблю словосочетание «литературный процесс». Во-первых, потому что никакого процесса как единого движения нет. Как уже говорила, разрозненные стратегии. Во-вторых, «процесс» будто тянет за собой понятие прогресса, а вопрос о том, может ли литература прогрессировать, действительно ли усложнение формы, как верили в начале прошлого века, является признаком развития или нет… мне кажется, что литературу как явление не стоит рассматривать как «прогрессирующую» или «регрессирующую». 

А что не нравится… Как и везде, наверное, неумение разговаривать друг с другом… нарушенных коммуникаций хватает и в среде, где все так озабочены словесами.  

3. У меня есть проект блэкаут-книги «Ребёнок до рождения литературы». Среди прочего я активно думаю о том, как его можно публиковать/издавать/инсталлировать. Вопрос об инсталляции стихотворений — отдельный вопрос, пока что для меня не решившийся. Если ты хочешь работать с текстом или с визуальностью в пространстве листа или сетевого пространства — это несложно показать. При этом то, что касается объектов, предполагает либо серию снимков, либо видеозапись, что напрочь отметает любое физическое взаимодействие… А евклидова пространства для такого мало. Хоть покупай вагонку и делай литвыставочную.

 

Данила Кудимов (р. 2003):

1. Мой путь в литературный мир в целом можно назвать тернистым и одновременно неожиданно гладким.

— Я не шёл по знакомым траекториям, путём «учёба — семинары — публикация». Интеграция скорее происходила через самостоятельные инициативы, приглашения к участию, интерес критиков — в первую очередь участие в проектах вроде «ЛитREформы» и «Полёта разборов», где моё стихотворение «Ася» вызвало резонанс.

— Наставниками, можно сказать, стали Борис Кутенков и Лев Аркадьевич Трахтенберг (в академической плоскости), пользуюсь их уважением и опытом; Борис особенно помогал увидеть возможности публикаций и критического обсуждения.

— Ключевым проектом для меня стало создание журнала rosamundi (задумка появилась в феврале 2023, реализация к июлю), в рамках которого я познакомился и сотрудничал со многими коллегами, расширил навыки web-дизайна, редактирования, публикации и культурного кураторства.

2. Меня тревожит недостаточная настоящая легитимизация поэтов, особенно молодых: публикации часто остаются «по дружбе», в полупрестижных пабликах, и дискуссия о них сводится к поверхностному лайканью вместо глубинной аналитики.
   
   Я бы хотел видеть процесс, в котором поэт не столько «успешен», сколько опасен. В котором он не «представляет» кого-то — поколение, школу, социальную позицию, — а разрушает язык, на котором это представление строится. Сейчас же система (журнальная, конкурсная, критическая) ориентирована скорее на вписываемость, чем на разрыв. И это угнетает.
   
   Меня также тревожит подмена критики рецензированием. Когда анализ заменяется отзывом, рефлексия — формулой. Я бы хотел видеть критику как форму письма, как философский акт, а не как жанр.

3. Да, мой главный проект — это журнал rosamundi. Он возник как попытка создать пространство для поэтов, чьи голоса слишком сложные, странные или «шумные» для устоявшихся форматов. Мы начали летом 2023 года и с тех пор издаём выпуски, которые объединяют поэзию, эссе, визуальные форматы, перевод.

Цель rosamundi — не просто публиковать авторов, а собирать вокруг журнала сообщество визионеров, тех, кто чувствует поэзию как способ мышления, как магическую практику, как вызов.

rosamundi — это не про объединение вокруг «общего языка». Наоборот — про столкновение языков. Про тех, кто не вписывается. Про письмо, которое как бы не уверено, что хочет быть письмом. Мы делаем выпуски, проводим эксперименты, зовём авторов, чьи голоса сложно объяснить. И это кайф. Не потому что мы «альтернатива», а потому что у нас всё по-настоящему.

И ещё — я просто люблю поэзию. Не как текст, а как пространство. В ней можно спрятаться. В ней можно быть. Не нужно «становиться кем-то». Можно говорить как есть. Или — как не есть.

Продолжение следует…