Софья Асташова. Вероятно, дьявол. — М.: Inspiria, 2023. — 352 с.
Двадцатиоднолетняя Соня из Новосибирска приезжает в столицу и поначалу живет совсем неплохо — у нее есть парень, друзья, работа и маленькая съемная комнатка, и, хотя дом почти в аварийном состоянии, зато — в районе Китай-города и Чистых прудов, одном из самых очаровательных уголков Москвы. Но потом она поступает в некую Школу искусств и встречает Профессора с литературно-историческим именем Родион Родионович Принцып (привет герою Достоевского и автору «выстрела в Сараеве» Гавриле Принципу). Точнее, она встречает Профессора и из-за этого правдами и неправдами оказывается у него на курсе. Сорокалетний обаятельный нарцисс живет у своей то ли партнерши, то ли жены, но это не мешает ему заводить новых, как он их зовет, «Мусь».
Изматывающие отношения с Профессором повергают Соню, у которой и до этого были проблемы с выпивкой и пищевым поведением, в перманентное состояние селфхейта. В ней живет одинокая маленькая девочка, которой хочется большой любви, она создает себе кумира и готова ему служить. Профессор тоже инфантилен, но по-другому — «он может быть богом, лишь мучая других», поэтому, обнаружив в ней раненого ребенка, быстро находит все уязвимости и с удовольствием их использует, чтобы она всегда была доступна и покорна. Когда она ему надоест, он просто найдет другую жертву: «Сколько раз я слышала, как он говорил другим неопытным девочкам то же самое на той же даче: “Превращу тебя в лягушку!” Он всегда говорил одно и то же, а потом забывал, и опять говорил теми же словами, но уже другим людям».
Композиция нелинейная, и предыстория рассказана не сразу — это создает эффект некоторого шока, ведь поначалу кажется, что отношения этих двоих не такие уж больные, странноватые да, нездоровые — не настолько. Повествование ведется от первого лица, героиня при этом достаточно безжалостна к себе. Не отстранена, словно все это случилось не с ней, но и не зациклена на своих обидах. Она просто рассказывает историю о том, через что пришлось пройти, чтобы понять — она не лягушка и не замухрышка. Не пустое место. Она «отдала гораздо больше, чем получила». Иногда фокус смещается, и первое лицо сменяется третьим — словно некоторые моменты героиня воспринимает со стороны, хочет отдалиться от них. Как правило, это сцены взаимодействия с Профессором — впервые третье лицо появляется в сцене, где он приходит к ней домой.
Продолжая уверять себя, что любит этого мужчину, Соня все чаще обнаруживает в себе страх остаться с ним наедине, утраченную свободу, так как отдала в его распоряжение свое время и личное пространство, она чувствует оцепенение и онемение, измотанность и усталость. Движение от точки А — покорения Профессора, который предпочитал длинноногих блондинок, но почему-то выбрал ее, чувства избранности — к точке где-то в конце алфавита, когда, не переставая ублажать его и подчиняться всем его желаниям, она рада сбежать в магазин на десять минут, чтобы побыть одной: «…только дайте мне подышать, вырваться из тщедушной квартирки, где поселился сегодня серый волк». На самом деле глубоко внутри Соня знает, что «ничего особенного в нём нет и он всего лишь самовлюблённый мужик старше меня на пару десятков лет», что в нем нет подлинного величия, и он просто «больной, психопат и садист», как и говорят о нем другие. Ей просто нужно пройти определенный путь, чтобы это знание достаточно окрепло, дало ей силы снять с глаз пелену и снова стать собой — царевной, а не лягушкой. Путь этот описан максимально подробно.
Откровенные сцены эмоционального и не только насилия, причинения себе вреда, постоянно испытываемый героиней ужас, самобичевание могли бы превратить книгу в один жуткий крик, который невозможно воспринимать, если бы она не была написана таким хрустальным, стилистически безупречным языком. Асташова очень начитана, ее культурный уровень восхищает, но постоянные аллюзии и отсылки могли бы привнести в текст дух высокомерия под маской самоуничижения, как в фильме «Догвилль». Писательница же идет строго по золотому сечению, уравновешивая возможные перекосы доверительной, сокровенной интонацией, словно делится с подругой в долгом интимном разговоре.
С самых первых страниц Софья Асташова наполняет историю зримыми, мастерски выписанными деталями: «Перед нами пространство длинного коридора, заканчивающегося чёрной дырой. Лампа на потолке мигает, освещая скопившийся вдоль стен за многие годы человеческой жизни мусор. Чего там только нет — скрученный, как калека, и напоминающий больше инвалидную коляску велосипед, поломанная старая мебель, вёдра, швабры, тряпки, со стен свисают советские обои, которые рассыпятся в пыль, если прикоснуться», — так описывает она коммунальный коридор, по которому каждый день попадает в свою комнату. Она с любовью пишет обо всем, что видит, и есть в этом пристрастии к подробностям быта, описанию покупок, еды, одежды что-то от раннего Харуки Мураками, а в потоке, который она создает из этих предметов и найденных в них метафизике и красоте — даже от Владимира Набокова. Это поток жизни во всем ее великолепии и ничтожности, и любая деталь достойна того, чтобы сказать о ней, высветить волшебным фонарем любопытного, благодарного взгляда: «На другой полке стояли виниловые пластинки в потёртых обложках, коллекция керамических слоников, расставленных полукругом от маленьких по краям к большому по центру. Подперев один из массивных томов, сидел, обхватив колено руками, конечно, не кто иной, как Максим Горький. Радуюсь находке, улыбаюсь».
В этих описаниях — таких нежных, с огромной любовью к Москве, к тому пространству, внутри которого живет Соня, ко всему, что она видит, — вся ее хрупкость и внутреннее обаяние: «Я смотрю в окно. Оно выходит на пустой двор. Снаружи идёт густой снег. Первый в этом году. Подсвеченный огнями гирлянд, он окутывает дом белой пеленой, но сквозь неё проступают и густятся необычной черноты тени. Я пытаюсь расфокусировать взгляд и вижу дикие земли, которые были здесь прежде, чем появились люди». В окружении, в знакомых улицах и домах, в красоте зимнего или летнего пейзажа Соня словно черпает силы, чтобы прожить еще один день, который приблизит к избавлению от кошмара: «Я выходила на излюбленную долгую прогулку до открытия магазинов и медленно брела по бульварам, пока день ещё не вошёл в силу. Слушала перезвон полупустых трамваев, таких больших и красных. Я завидую им – они есть плоть от плоти этих бульваров, а я лишь бесцельно бредущий верблюд, отставший от своего каравана. Пересекаю улицы, как пустыню, и всё время оборачиваюсь. Прохожу пешком три километра до пруда, покупаю белый хлеб, кормлю уток мякишем и смотрю, как они вылавливают его своими ярко-жёлтыми клювами». Асташовой не нужны тонны красивых слов и метафор, малыми средствами она может выразить многое, ее текст афористичен и обманчиво прост: «Правильно говорят, зима – сезон алкоголизма и отчаяния».
Писательница проводит свой корабль пережитого между Сциллой жалости к себе и Харибдой высокомерия и гордыни. Героиню зовут так же, как автора, она пишет о том, что когда-то случилось с ней, формально это автофикшн. Но если бы все было придумано от начала до конца, это не отразилось бы на конечном результате. Несмотря на все унижения, Соня остается собой, сохраняет достоинство, подчас пряча его на самое дно, чтобы сберечь, и рассказывает свою историю максимально честно, не делая никаких выводов, никого не осуждая и не клеймя, не умаляя своих страданий, но и не любуясь ими. Текст получился живой, многомерный и самодостаточный: это талантливо написанный роман, подлинно художественная литература.
Дарья Лебедева
Дарья Лебедева — книжный обозреватель, поэт, прозаик, музыкант. Проза, поэзия и критика публиковались в журналах «Урал», «Новая Юность», «Кольцо А», «Прочтение», «Текстура», «Полутона», «Книжное обозрение», «Троицкий вариант — Наука», «Лиterraтура», Rara Avis, «Дегуста» и др. Входила в шорт-лист Волошинского конкурса (2011, 2014), лонг-листы премии «Дебют» (2013), «Книгуру» (2021), им. В. Крапивина (2019). Вышли две книги стихов: «НетЛенки и ЕрунДашки» (2013, в соавторстве с Еленой Борок), «Девять недель до мая» (2017). Член Союза писателей Москвы.
