Проза поэта — понятие в литературоведении вполне устоявшееся, поскольку многих создателей стихов так и тянет попробовать свои силы «на другой стороне». Рассказы Евгении Джен Барановой от опытов собратьев по жанру отличает, с одной стороны, склонность к гиперболизации при некотором остранении, с другой — сочувственная ирония по отношению к слабым, хлипким, остающимся за бортом счастливой жизни персонажам. Кинематографическая смена кадров, плотный язык, узнаваемые детали. Небольшой по объему текст вобрал в себя историю размером с повесть, с любовью-ненавистью и всем остальным, что необходимо полноценному повествованию.
Анна Маркина
.
Евгения Джен Баранова — поэт, прозаик, переводчик. Родилась в 1987 году. Публикации: «Дружба народов», «Звезда», «Новый журнал», «Новый Берег», «Интерпоэзия», Prosodia, «Крещатик», Homo Legens, «Новая Юность», «Кольцо А», «Зинзивер», «Сибирские огни», «Дети Ра», «Лиterraтура», «Независимая газета» и др. Лауреат премии журнала «Зинзивер» (2017); лауреат премии имени Астафьева (2018); лауреат премии журнала «Дружба народов» (2019); лауреат межгосударственной премии «Содружество дебютов» (2020). Финалист премии «Лицей» (2019), обладатель спецприза журнала «Юность» (2019). Шорт-лист премии имени Анненского (2019) и премии «Болдинская осень» (2021). Участник арт-группы #белкавкедах. Автор пяти поэтических книг, в том числе сборников «Рыбное место» (СПб.: «Алетейя», 2017), «Хвойная музыка» (М.: «Водолей», 2019) и «Где золотое, там и белое» (М.: «Формаслов», 2022). Стихи переведены на английский, греческий и украинский языки. Живет в Москве.
.
Евгения Джен Баранова // Брамс и прочие неприятности
«Нонконформизм!» — прогремел в микрофон кто-то распахнутый.
Долгополов устало сощурился. Ему нравились короткие мастер-классы, медитативные конференции, пахнущие сливочным кремом чужие женщины и даже белая собачка, спавшая в ногах у соседа. А вот микрофонные завывания на седьмой минуте вечера не предвещали ничего хорошего — ни бутербродов с ветчиной на тонких луковых кольцах, ни глумливых селедочных спин, ни оливок, крашеных или натуральных, ни горячих закусок, ни игристых запивок, ни золотистых корзинок с паштетами.
«Языковая потенция стирает границу эксперимента!»
Ни загорелых крекеров, сухарчатых, острых, таинственных, ни малосольных огуречиков, ни каберне совиньон. Максимум водка, да и то, да и то.
«Суггестия метареалистического дискурса преувеличена…»
Еще один бездарный день, беспутный, как самокат на парковке.
Долгополов ерзнул, собачка приподняла морду и поглядела внимательно. Зря только на метро потратился, ну и автобус, хотя за автобус вроде бы не списалось. Или списалось?
— Василий Евгеньевич… Василий Евгеньевич!
Он решил прислониться и сникнуть, решил каменеть. Полноватая фигура в желтом кардигане неотвратимо приближалась. Узнала все-таки.
— Как вам не совестно, Василий Евгеньевич?
Какое сегодня число? Может, уйти через стулья?
Он почувствовал, что тянут за рукав, и повернулся.
***
Все началось во вторник. Давали Брамса в музее Толстого — синюшный такой музей, оттиски и полотнища, карандашные профили сказочных существ, открытая раздевалка, террариум брошенных шарфов. В этот раз для желающих старалась атональная флейтистка — от звуков немного корежило, но фуршет ожидался значительный.
Долгополов оглядывался, почти улыбался, чувствовал себя бодренько — рубашка была свежая, до праздников оставалось восемь дней, расписание он составил.
Грандиозный баскетбольный праздник «Кубок на Лобном месте» в третий раз пройдет на Лобном…
Летная школа «Маленький принц» устраивает встречу для тех, кто интересуется малой авиацией и мечтает стать частным…
Работы Степана Проскурина балансируют между фантазией и…
В преддверии непростого периода экзаменов родителей приглашают на…
Флейтистка еще не вскипела, а «Трагическая увертюра» уже перекатывалась в пошаркивание. Долгополов тянулся к винному кранику, пустеющий пакет портвейново кивал.
— Наша Танечка сегодня в ударе…
— Честно говоря, я ожидала «Венгерские танцы»…
— Отлично, только, кажется, в плечах узковато…
— И не уговаривайте! Разве что на два пальца…
— Вот так, осторожнее, да-да, с креветками…
Долгополов скользил между ценителями музыкального авангарда, его тарелка то щетинилась, то добрела.
Охальницу он заметил сразу — как она подплыла к уставленному столику, как придвинула клетчатую сумку на колесах, как беззвучно устремила в сумочную утробу непочатые бутылки. Долгополов оторопел. Первое Правило Клуба гласило: «Пей вдоволь, но не утаскивай».
***
Валерия Михайловна почувствовала недоброе еще на симпозиуме по феминистической словесности. Двадцать четыре девичьих затылка и три мужских, причем беспокойство вызывал только один, скверно подстриженный и седоватый. Валерия Михайловна вздохнула и проверила карман. Ну, хоть пакет не забыла.
В воздух желтый бросят осины
Запах смолы и серого мха
Выйдет девушка в поле синее
Скажет про патриархат
Пока почитатели аплодировали, Валерия Михайловна выбралась из зрительского вольера, перешла в соседний зальчик, спустившись по лестнице, а там уже и накрывали. Одна, близорукая и худощавая, нарезала салями, две других, внешности пасторальной, умеренной, отвечали за овощи. На подоконнике обижались на холод жареные пирожки, сорок штук… Батюшки, а руки-то, руки! Немытыми — и в общую палату хлебобулочных? Грязнить ряды новорожденной сдобы?
Когда Валерия Михайловна воротилась из дамской комнаты, обладатель седоватого затылка качественно пережевывал. Если бы не жевание, не смыкающийся и размыкающийся механизм челюстей, облик жующего был вполне интеллигентен: пиджак не новый, но с искрой, ботинки чистые, щеки ровные, как свежий асфальт. Но как он жевал! Он лопал! Лопался во рту уж второй пирожочек, и его малиновая кровь вытекала через губу. Валерия Михайловна все поняла и откатилась к бутербродной нарезке.
***
Итак, Долгополов оторопел, но оторопь длилась недолго.
— И куда вам столько?
Валерия Михайловна вздрогнула.
— Вы третью бутылку тащите.
— Я не тащу.
— Нет, тащите, утаскиваете как щука.
— Я не себе, я только.
На Долгополова глянули бесправные глаза, растеряно глянули, по-птичьи, но тут же ободрились.
— А и не вам меня допытывать!
— Это почему же?
— А я все видела! Как вы ели, как вы набрасывались!
— Да я вас впервые…
— А вот и не впервые. Вы на вечере феминисток половину фуршета подъели.
— Ничего я не подъедал. Бутылку отдайте.
— Подъели! Не отдам.
— Это не я был.
— Нет, вы, я запомнила. Запихивались!
— Нет, не я, и не запихивался. Я люблю феминизм.
Валерия Михайловна фыркнула. Долгополов вздохнул.
— Как вас зовут?
— Валерия. А вам-то что? Михайловна.
— Отдайте хотя бы коньяк, Валерия Михайловна. Или я флейтистку позову.
Через полчаса, когда от малозвездочного «Коктебеля» оставалось меньше половины, стороны были близки к завершению переговорного процесса.
— Я правильно понимаю, что интеллектуальные игры я забираю полностью?
— И шахматы?
— И шахматы, конечно, и бридж, и пасьянс. Все, кроме покера, — там злодеи.
— Ну хорошо. Тогда литературные гостиные — мои. И выставки тоже.
— Значит, я беру библиотеки.
— Нет, вы как хотите, Василий Евгеньевич, а библиотечные клубы я вам не отдам!
— Черт с вами, Валерия Михайловна, черт с вами… За Брамса?
***
— Как вам не совестно, Василий Евгеньевич! Мы же договорились!..
…Голубиные глаза Валерии Михайловны заволокло. Четырнадцать минут назад лицемерный Долгополов, предательский Долгополов, Долгополов обжорливый, вывертываясь, хватанул за баул, а баул взял да и треснул. Драгоценный баул, Ленкой еще подаренный! Нет таких больше на свете, таких уж не делают! Да, поймала за рукав, да, вытянула, да, сковырнула, но и Василий Евгеньевич хорош.
Треснула ручка, надломилась лаковая шея, сумкино тело обвисло, отчаялось. И что теперь делать с заклепками? Поверила, дурища, разомлела. А как было не поверить — договорились же («И библиотеки отдал»).
Всхлипнула.
Новая сумка нужна теперь, новая, а с этой, любименькой, никто пустит. Могут и толкнуть. Могут и обязательно толкнут.
А яйца теперь по 150. Есть и по 80, конечно, но бледные, как отпуск в Лыткарино. Да и что это за яйца, у которых желток не отличить?
А у Долгополова вон какой пиджак. Бархатный. В химчистку «Диану» небось сдает, оттого и бархатный до сих пор, без проплешин. А она все щеткой, щеткой — ширк-ширк по сорок минут.
Совершенно пригорюнилась Валерия Михайловна.
***
— Лера, послушайте, Лера!.. Я все принес.
— Что вы принесли… Поломали вы все, а не принесли.
— Изоленту я принес. Заклею.
— Что вы заклеите? Ничего вы не заклеите. Здесь клепки!
— Ну, Валерия Михайловна! Ну, Лера.
— Что Лера? Вы врете все, вы назло к прозаикам ходите.
— Я не специально. Я же не думал. Говорили, что показ будет.
— Показ! Показ на 30-ое запланирован. А сейчас 27-ое.
Нос розовый, помада тает, глаза теперь тоже с розовыми прожилками. Коричневые капельки волос падают на подбородок.
— Валерия Михайловна! Я починю!
***
Когда мы наконец добрались, благотворительный спектакль уже закончился. Даже девушки перестали фотографироваться.
— Ну чо, Славик, нормально отыграли?
— Обычно отыграли, Мишаня, чего ради убиваться-то?
— Вот зря ты так, зря! Каждого зрителя ценить надо. Я когда монолог деда читал, ну тот, когда он герою Кондратьева голову собирается отрезать, я этим дедом и был, понимаешь?
— Так ты и есть дед, Мишань.
— Славик, я тебя старше на шесть, ну ладно, на десять… А это что за хмырь у бананов ошивается?
— Который книгами торгует?
— Да нет, того я знаю, другой. Видишь?
— Неа.
— Ну, дерзкий такой мужик, рядом с дамочкой круглой. Видишь?
— Ну вижу, дядька какой-то. Дачник.
— Смотри, Слава, смотри, он же к ней в сумку пиццу укладывает! Слава!
.
