Евгения Чернышова — историк искусства, прозаик, сотрудник Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Урал», «Прочтение», «Чиж и Ёж», альманахе «Детская», литературных сборниках. Автор шести детских книг, вышедших в издательствах «КомпасГид», «Альпина.Дети», «Феникс-Премьер».
Евгения Чернышова // Ночной электрик
Жупь
В сером небе утопает туман, домик утопает, всё утопает, вчера в нём утопает и сегодня. А завтра ещё не пришло. На окраине домик — натянул покатую крышу-шапку и блестит окошками-глазами. В домике кот, стол круглый, люстра репкой, ложки, вилки, чашки, мама, Саша. Часы скрипят, пол поскрипывает, сверчок хвостом дрыгает.
— Не дрыгают сверчки хвостами.
— Тогда ногой.
— И ног у него нет, только лапки.
— Как же он ходит?
— Он не ходит. Сидит, шумит.
— Хороший.
— Да уж.
Оживает чайник, звенит водой о бок, блестит крышечкой. Уставшее солнце на полу ленивой змеёй-полоской разлеглось и потягивается. На скатерти рисунок — всадник летит, пыль поднимает, конь недовольный скачет, грива мятая развевается.
Саша в окно смотрит, вдали деревья и вечерние всполохи, на подоконнике в углу паутина скомкалась, а Саша вдруг вспоминает:
— Мама, а Жупь не прилетала?
— Не прилетала. Но оставила в прошлый раз для тебя булку с повидлом, свежую. Будешь?
— Будю.
* * *
Жупь — птица степная. Вечером мама и Саша выходят за калитку и утопают взглядом в дали. В степи — травы разноцветные, пахучие: бурачок, горицвет, медведица, чабрец, полынь — шепчутся, переплетаются, волнуются, толкаются, ругаются. Саша зажмуривается и представляет, как прыгает в мягкую траву, падает, падает, и до самой мягкой земли. В траве звери шершавые водятся: жук-олень, богомол, кузнечики, гусенички. Саша со всего разбега жуку на спину прыгает, тот бодается, упирается, жук огромный стал, как носорог. Саша хохочет и ногами дрыгает. Потом, раскачавшись, на кузнечика длинного прыгает, и-и-и! Ка-ак они полетят, как подпрыгнут! И вни-и-из, и-и-и…
— Саша, вылезай из травы, весь в росе!
— Уползу!
— Вылезай.
— Пры-ы-ыг!
— В траве весь.
— А у кузнечика ноги!
— Очевидно. Пойдем чай пить.
— Цай!
* * *
Совсем стемнело. Мама ведёт Сашу за руку домой. Он оглядывается — там, далеко, в траве жук-олень свалился на бок, шевелит лапками, сердится. Вокруг сбежались муравьи, смотрят, переговариваются, переглядываются. Сверху раздаётся громкий звук — как будто простыня хлопает воздухом на ветру. Муравьи разбегаются, жук падает на спину. Сверху приближается и посвистывает, крылья хлопают и…
— Не балуйся. Зачем печенье ложкой раскрошил?
— Смотри — крошки бегают.
— Мне кажется, нет.
— Давай это для муравьёв оставим?
— Отличная идея. Картошки им ещё разогреть?
— Неть. Картошка невкусная.
— Интересный такой.
— Мама, а Жупь не прилетала?
— Ты когда днём, помнишь, в сад убежал без спросу?.. Она как раз залетала, но говорит: «Времени сейчас нет, надо лететь. Вот Саше конфету передай».
— Ух ты! И ничего не сказала больше?
— Только кивнула.
— Ладно.
* * *
Одеяло сверху колючее, снизу холодное, на обоях узор желтоватый: цветочки, цветочки, узор, крючок, рыцарь, динозавр, машина, машина, машина. Глаза закрываются, и Саша видит, как грузовик несётся, пыльный, дребезжит, гремит, а Саша на коленках у мамы сидит, в окно машинино смотрит, а там дорога мелькает, пылится, убегает, камнями стреляется. За рулём папа сердится. Мама переживает, поправляет Саше куртку. Вдруг вдалеке крылья начинают хлопать, столбом ввысь что-то взлетает и исчезает в точку.
— Мама, там, кажется, Жупь пролетала.
— Это вряд ли, она сейчас в Чебоксарах.
— Зачем?
— Семинар у неё там. По археологии.
— Архилоги? Звери такие?
— Нет, землю копают.
— Кроты.
— Ну да.
— Не забивай мальчику голову. Дура.
Совсем ночь. Саша в сон падает, и теперь всё мягко-мягко вокруг, только синь глубокая сгущается, укачивает, жук пролетает мимо, обиженный, обида во все стороны разлетается и на Сашу попадает, а он только рукой отмахивается и летит растянуто-медленно — вниз, вниз и потом вперёд. Пролетает мимо люстра-репка, занавески, карандаши, запылившаяся старая бритва — папа за ней не вернётся. Саша в степи. Темно вокруг, но не страшно, луна только зелёным и странным траву подсвечивает, и Саша один стоит, и Жупь ждёт. Всё кругом трещит, шепчется, деревья вдалеке кряхтят и жалуются. Он ждёт долго, минуты друг за друга цепляются и растягиваются, а Жупи всё нет. Саша ложится на траву, сворачивается калачиком и лежит. Тихо. Вдруг раздаётся шум, хлопают крылья. Большое гулко приземляется на землю рядом. «Жупь!» — вскакивает Саша. Жупь смотрит на него — подходит и трогает его клювом. В клюве мячик цветной и каучуковый. Птица оставляет мячик, смотрит боком, топает и улетает.
«Жупь больше не прилетит», — думает Саша.
* * *
Саша спит, за окном становится всё светлее. Утро. Мама поправляет одеяло и кладёт Саше в руку каучуковый мячик.
Ночной электрик
За окном ухает и эхает. Угукает далеко в поле неизвестная дачная птица. Деревья шевелятся ветром и ветки бьются о стекло. Ночь.
Вечером Саша никогда не хотел спать, и это время — когда нужно было идти укладываться — было для него самым тяжёлым. Сердце камнем падало куда-то вниз, как только он слышал «Саша, умываться и спать!». Вместе с темнотой на него наваливались страх и тоска. За занавеской и оконным стеклом было гулко и темно, и темнота эта была самая страшная на свете. Где-то там, среди домов, по широким улицам и узким переулкам медленно ходил ночной электрик.
Неизвестно, как появилась эта история в их доме. Закралась вместе с холодным воздухом, когда вовремя не успели захлопнуть дверь. Или пробралась, спрятавшись в меховом воротнике маминого пальто. Может быть, залетела на пыльных крыльях серой моли. Так или иначе, однажды, когда Саша не захотел спать, баловался, откидывал одеяло ногами — зашёл дедушка и сказал:
— Слышал сейчас шаги под окном. Это ночной электрик, наверное. Думаю, пусть зайдёт.
В одну секунду стало жутко и мрачно. Саша на миг застыл, а потом натянул на себя одеяло.
Кто он такой? Ходит с большой отвёрткой и, если зайдёт в дом, в один миг выкрутит какую-то пробку и в доме станет темно. Слышно будет только его дыхание, и как дыхание это перемещается по квартире — все затихли, лишь бы оно не приблизилось. И вот дыхание и темнота проглотили всех и всё, что было в комнате, и остался только Саша. Но Саша спрятался так, что его не найти никак. Электрик долго ищет, но потом сдаётся и уходит. А Саша остаётся. Один.
В ужасе он просыпается. Громко тикают часы. Даже ветра за окном не слышно. Саша быстро скидывает одеяло и босым бежит к маме. Что, если её нет? Но мама на месте — в мгновение становится мягко и легко.
— Что случилось такое? — просыпается мама.
— Страшно, — отвечает Саша.
Мама обнимает его, и Саша ещё долго всматривается в темноту — разглядывая в сумраке вещи в комнате. Кажется, что всё привычно и на своих местах. Темнота и дыхание если и съели, то что-то совсем незначительное. Так наступает сон.
* * *
Шах и мат — такие странные, холодящие слова. Пыльный, пахнущий восточными сказками и обычаями Шах. Падишах. Слоны с золотистыми накидками на серых, широких спинах, шумный пёстрый базар, слепящее солнце на бесконечно голубом небе… Дворец, мраморные ступени, толстостенные колонны, мягкие ковры. Тёмные углы и закоулки, в которых и случается всё странное, неизвестное, тайное, пахнущее восточной пылью.
Мат блестит и угрюмо смотрит исподлобья. Он острый, тонкий и опасный. Подкрадывается из-за угла и нападает. Ухмыляется и забирает себе всё и всех — королеву, пешек, слонов и, что самое обидное — коней. Их всегда жальче всего.
В шахматы вечерами с соседом играл дедушка. Саша всегда внимательно следил за игрой. Он почти не знал правил, но они ему были не очень интересны. Намного более привлекательными ему казались названия фигурок и слова, сопровождавшие игру. Дедушка и его противник переговаривались редко, но всё, что они иногда произносили, хотелось запомнить и спрятать — такие это были необычные и загадочные слова. Гамбит, пат, форсаж, рокировочка, стройная ладья, многочисленные быстрые пешки, спокойный слон, весёлые кони, несчастный грустный король и заносчивая королева-ферзь. И, конечно, шах и мат — два главных слова.
— Дедушка, спасёшь сегодня короля?
— Постараюсь, постараюсь, — задумчиво бормочет дедушка.
— А, может быть, его спрятать за пешками?
— Может, может.
— Или прикроешь его ладьёй?
— Или так. Или так.
— И ещё, может быть, спрячешь коня?
— Конь!
— Или ещё вот слон…
— Ага! Мат! — вскакивает дедушка.
Сегодня дедушка всех спас. Саша взял двух чёрных коней и пошёл к себе на кровать — играть. Вечер подкрался так быстро, что когда Саша доскакал конями до подоконника, испугался черноте за окном. Саша отпрянул и вспомнил ночного электрика. Что-то заставило его постоять и повглядываться в сумрачную улицу. Кажется, за деревьями шагал кто-то высокий. Мурашки побежали по Сашиной спине, и он задёрнул занавеску.
* * *
— В чёрном-чёрном городе, на чёрной-чёрной улице, в чёрном-чёрном доме, в чёрной-чёрной квартире жил чёрный-чёрный старик!
К Саше в гости привели соседского мальчика, с которым надо было играть. Мальчик был ровесником, но Саше совсем не понравился. Он был очень активный, хотел играть во все игры сразу, всё время перемещался по комнате и задавал миллион вопросов.
— А на машине ты ездил?
— А на море ты был?
— А на дерево залазил?
— Из рогатки стрелял?
— Нос собаки трогал?
Саша чаще всего отвечал «нет» и старался не отвлекаться от листочка, на котором он выводил буквы, которые уже успел выучить, — не все, но те, что больше всего понравились: Ш, Т, Х, М, А.
Поняв, что диалог совсем не клеится, маленький экстраверт внезапно задал нужный вопрос:
— А страшилки знаешь?
Саша поднял голову от листочка, помолчал и сказал:
— Нет. А ты знаешь?
— Ага!
— Расскажи одну.
Мальчик завёл сначала историю про чёрный дом, потом про чёрный гроб, потом про красную руку. Ни одна не заставила Сашу испугаться. Он расстроенно вздохнул:
— А про ночного электрика тебе что-нибудь известно?
— Нет! А ты знаешь про него историю?
— Нет.
— Ну! Без истории нет и электрика твоего.
После этого мальчишка отвлёкся на Сашин большой самосвал и весь остаток вечера шумно гонял его по комнате. Саша вернулся к букве Ш. Его занимало, что она очень похожа на перевёрнутую М.
* * *
Мама с Сашей вернулись с прогулки. В гостях у бабушки с дедушкой кто-то был. Саша зашёл на кухню и увидел высоченного худого мужчину в потёртых брюках. Он улыбался и громко размешивал ложкой сахар в чае. На фалангах его пальцев Саша различил знакомые буквы — С и Ш.
— А я твой тёзка, Сашок!
Саше он почему-то понравился. Он внимательно рассмотрел его руку и спросил:
— А кем вы работаете?
— Да электриком. Вот у вас выключатель чинил сейчас.
У Саши похолодело в глубине живота.
— По ночам? — почти шёпотом спросил он.
— Платили бы нормально, работал бы и по ночам. А так нет. По ночам же свет никому не нужен! — подытожил хриплым басом мужчина, после чего хохотнул своей остроте.
— И не работайте, пожалуйста, — сказал Саша и ушёл.
В комнате он разложил листы и начал выводить новые буквы, которых раньше боялся. Буквы Л и Э получились почти сразу, а вот К и Т долго не поддавались. Но с ними уже можно было дружить.
— Какой у вас мальчик интересный. Заботливый. Говорит, не работайте по ночам, устанете! — сказал электрик, отхлебнув чай.
Мама и дедушка переглянулись. Комната уже почти погрузилась в сумерки. Мама щёлкнула выключателем. Стало светло и спокойно.
Шелкопряд
Он мысленно выстраивал их в ряд. Жук, пчела, червяк, гусеничка, мотылёк и таинственный шелкопряд. С жуком всё понятно — жужжит, чернеет спиной, летит грозно и неуклюже одновременно и падает на спину замертво, если что-то приключится. Пчела опасная и кусучая, о ней и говорить страшно. Сашу она не цапала ни разу, но он видел, как распухла и отекла щека у соседской Любки, как она ревела самым звонким звуком, который Саша слышал за всю свою пятилетнюю жизнь, как охала и ухала вокруг неё одутловатая квадратная тётя Люба и как от её неловких и размашистых движений с грохотом с соседского стола слетел алюминиевый чайник и разлился водой. Червяк, напротив, спокойный и неторопливый, что, несомненно, мешает ему жить — много раз Саша видел, как медленного червяка разрубало напополам лопатой, а то и вовсе разрывало на куски грязными руками соседского Веньки. Гусеничка поражала Сашу своей экзотической красотой, а мотылёк — глупостью: этот был быстрый и красивый, но до чего неумный — летел на лампу, которую включали по вечерам, с мягким стуком раз за разом шлёпался о стекло, пока не попадал внутрь и не исчезал там. Саша поначалу каждый раз ждал, когда очередной мотылёк вернётся, но потом понял, что тот улетал в лампу навсегда.
И только шелкопряда Саша никогда не видел, а когда начал спрашивать у взрослых, которые были на даче, как выглядит шел-ко-пряд, они сначала уверенно начинали:
— Это такой!.. Э-э… Ну… такой!
— Такой, с крыльями. Наверное.
— Червяк такой.
А потом не очень уверенно продолжали:
— Жук такой…
— Бабочка такая?
— Шёлк делает…
Саша понял, что с шелкопрядом никто из взрослых знаком не был.
В тот день, ковыряясь совком в сыром песке, Саша снова вспомнил о шелкопряде.
Повалившись на спину и растянувшись во весь рост, он стал рассматривать лениво плывущие по небу мятые облака. Постепенно облака всё прояснили: шероховатый и одновременно пушистый шелкопряд сидит у себя в доме (красивый семиэтажный дом из песчинок, мелкого мусора и глины), за спиной у него шевелятся крылья, а из окна нитка тянется вниз, а внизу сто муравьёв один за другим нитку тянут, тянут, тя-я-янут…
— Тутовый шелкопряд, — внезапно произнёс за ужином дядя Петя, сухощавый и угрюмый. Он почти ни с кем не говорил, всегда был хмурым и мрачным. Рано утром он уходил на рыбалку и возвращался обычно вечером, почти всегда пропуская ужин. Но в этот раз ужин был позже и дяде Пете пришлось сесть за стол.
— Тутовый? Потому что он тут? — изумился Саша.
Дядя не ответил. Наоборот, снова помрачнел и уткнулся в свою тарелку. Остальные были заняты глупой взрослой беседой о каких-то Кораблёвых, и каких-то переездах на осень, и о каких-то ремонтах и Сашиного вопроса не услышали.
Весь оставшийся вечер, до самого темна, Саша искал шелкопряда. Тут — значит рядом, поэтому он облазил весь дом: заглянул во все уголки и закоулки и изучил каждое дерево в саду. Пока никто не видел, залез рукой в бак с холодной водой (вдруг шелкопряд сидит на дне) и в конце долго исследовал огород (осмотрел все листы капусты, все пупырчато-неровные огурцы в теплице, прощупал гладкие листы щавеля и длинные зелёные острые перья лука), пока бабушка не начала ругать за то, что он «потоптал все кабачки, лук помял и вымазался весь с ног до головы опять, чертёнок, да ещё и вымок». Саша не обратил внимания на эти мелочи — был слишком увлечён исследованием и если и заревел, то не оттого, что бабушка заругала, а потому что шелкопряд не нашёлся.
— Три года уже их нет. Один живёт. Вот к нам в этом году приехал и всё молчит. Смотреть не могу. Со мной не говорит, ни с кем не говорит, — поздно вечером, в постели, сквозь сон Саша услышал, как бабушка на крыльце негромко говорит с соседкой. — В аварии разбились Лена со Светочкой. На детей не может смотреть — я же вижу.
Саше снилось, что он приходит в гости к Шелкопряду и садится с ним рядом на стульчик из срезанного стебля ромашки. В окошке вдалеке не спеша проползает гусеница, на голове у неё элегантная серая шляпка, в разноцветных волосках на спине переливается солнце, и вся гусеница необыкновенно хороша. В дверь на секунду заглядывает пчела, но не успевает Саша испугаться, как она уже исчезает. Шелкопряд молчит, только шевелит свободной от шёлковых нитей лапкой и слегка улыбается. Мальчик жалуется Шелкопряду, что дядя молчит и на Сашу глядеть не может, но зато дядя знает, что Шелкопряд тут. Шелкопряд вздыхает, улыбается и пускает на Сашу струю шёлка, и шёлк окутывает его, и вот Саша в коконе, и в коконе тепло, укачивает, убаюкивает, хорошо, Саша спит, Саша спит…
— Саша спит.
— Ладно.
— Ты на рыбалку пошёл?
— Да.
Утром Саше было очень жарко и заболело горло, и взрослые сказали ему, что он заболел. Весь день он проспал, в перерывах между сном его кормили невкусным лекарством и вкусным бульоном, он немного хныкал, но потом снова спал и сквозь жару снова нырял в траву к Шелкопряду. Когда за окном почти стемнело, он проснулся, было хорошо и прохладно. В комнату зашёл дядя. Он сел на край кровати и протянул Саше книгу.
— Вот тут, на сорок четвёртой странице. Про шелкопряда.
Саша зашелестел страницами, которые мелькнули белым в сумерках. С картинки на него смотрел большой коричневый усатый мотылёк, сидящий на блестящем зелёном листе.
— Не похож, — вздохнул Саша.
— Я знаю, — сказал дядя.
Утром, когда Саша проснулся, мама зашла в комнату, потрогала Сашин лоб, убедилась, что он не горячий, и стала раскрывать шторы.
— А это что за книга?
— Дядя подарил. Энциклопедия животных. Он уже ушёл на рыбалку?
— Он уехал домой сегодня. Можно посмотрю?
В комнату проник яркий свет августовского солнца. Мама открыла книгу. На первых страницах было написано круглым неровным почерком: «Это книга Волковой Светланы, 7 лет, будущиго биолога и иследователя».
Между рамами окна билась серая пыльная бабочка. Из последних сил она вылетела в открытую форточку. Саша долго смотрел, как облачко пыли медленно оседало на подоконник.
