1. Чем запомнился Вам 2022-й год в литературном отношении? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими в этот период?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего года (поэзия, проза, нон-фикшн).
3. Появились ли на горизонте в этот период интересные авторы, на которых стоит обратить внимание? Удивил ли кто-то из уже известных неожиданными открытиями?
4. Как происходящее в политике и в мире отразилось на российском литературном процессе? А на ваших планах и творчестве лично?
5. Как изменится литература — в свете, опять же, происходящих политических событий, — по Вашим прогнозам? Вопрос и про издательскую сторону дела, и про настроения пишущей и читающей публики.
На вопросы отвечают Ольга Балла, Игорь Савельев, Ольга Аникина, Андрей Василевский, Анатолий Королёв, Анна Голубкова
Первую часть опроса (ответы Андрея Таврова, Анны Нуждиной, Елены Севрюгиной, Дениса Драгунского, Валерии Пустовой, Кирилла Анкудинова, Жени Декиной) читайте в предыдущем номере «Формаслова»
Ольга Балла, литературный критик, редактор журналов «Знамя» и «Знание — Сила»
1. Увы, основной тенденцией года стало резкое размежевание литературного сообщества — и резкая же политизация по обе стороны новопроведённой границы, тяготение к актуальным темам. (Рассуждения о том, что русская литература и культура обнулились, даже не рассматриваю, но запомнились они так, что теперь не развидеть.) Из героев наших дней — из тех, чья позиция близка моей, — в этом отношении необходимо назвать Линор Горалик с её изданием, в нашем отечестве не благословляемым, но все знают, и Алю Хайтлину, которая каждый — КАЖДЫЙ, если не путаю, — Божий день пишет по стихотворению, противостоя происходящему (мне, признаться, видится в этом некоторая магическая практика, — и я не могу сказать, что чувствую её неэффективной). Я бы ещё назвала Геннадия Каневского, который именно под влиянием исторических событий пишет, по моему разумению, всё мощнее и мощнее.
2. Сразу скажу, что мне очень недостаёт возможности высказаться в любимом жанре Большого Списка, но надеюсь так или иначе сделать это ближе совсем к концу года, а пока назову то, что идёт на ум первым: книга антропологических универсалий Михаила Эпштейна «Первопонятия: ключи к культурному коду» («КоЛибри»); богословие культуры Ольги Седаковой «И жизни новизна» («Никея») и книга (сборник статей, но объединяемых общими интуициями) о её творчестве «Постмодерн в раю» Ксении Голубович; сборник статей и эссе Дмитрия Мачинского о русских поэтах «От Пушкина до Цветаевой»; сборник собственных стихов переводчицы Веры Марковой «Пока стоит земля» (три последних — «Издательство Ивана Лимбаха»). Нельзя не назвать небольшой сборничек эссе и исследований «О поэзии Василия Бородина», изданный в Воронеже стараниями Александра Житенёва, — первый шаг к систематическому осмыслению места Бородина в истории русской поэзии.
Нельзя не назвать громадную книгу «Синестезия: межсенсорные аспекты познавательной деятельности в науке и искусстве», изданную по материалам II Международной ассоциации синестетов, деятелей искусства и науки (IASAS) под редакцией Антона Сидорова-Дорсо. Она датирована 2021 годом, но, насколько понимаю, бумажную плоть обрела в этом году. Это не художественная литература, но отношение к литературе анализируемый здесь феномен — столь же психофизиологический, сколь и культурный — культурообразующий, — безусловно, имеет (как и к иным искусствам, и к устройству человека в целом), и такого многостороннего исследования этого феномена на русском языке, кажется, до сих пор не бывало.
«От “Чёрной горы” до “Языкового письма”» — огромная антология новейшей — начала 1950-х до 2020-х годов — американской поэзии, представляющая четыре её основных движения. Я её видела, пока не отваживаюсь купить и читать, но уже понимаю, что этого не избежать. Понимающие люди (например, Дмитрий Бавильский) говорят, что, будучи прочитана внимательно, эта книга изменит русскую поэтическую речь.
Важным для истории литературы минувшего века видится мне сборник о Всеволоде Некрасове «Живём словом» (Издательский дом НИУ ВШЭ), включающий мемуары, интервью, письма, фотографии и репродукции картин и графики. У меня есть сильный соблазн упомянуть и сборник статей «И.А. Бродский: pro et contra» (издательство РХГА), хотя его я прочитать пока не успела.
Хочется упомянуть роман Галины Калинкиной «Лист лавровый в пищу не употребляется» — первый, насколько я себе представляю, в современной русской литературе роман о старообрядчестве. Книга, на мой взгляд, неровная, но очень интересная.
Сергей Дурасов (в своём переводческом облике — Пётр Епифанов) издал в этом году переводы двух книг, важнейших, по моему разумению, для сегодняшнего нашего самочувствия и миропонимания: IV том «Тетрадей» Симоны Вейль («Издательство Ивана Лимбаха») и «Свет Богоматери» Филиппа Жакоте (Jaromír Hladík press), кстати, глубоко связанные друг с другом: Жакоте всю жизнь читал Вейль и писал в постоянном диалоге с её мыслью.
И если уж говорить о книгах, важнейших для актуального само- и миропонимания, непременно должна быть названа «Поэзия последнего времени: Хроника» («Издательство Ивана Лимбаха»), — это хроника не только эмоционального освоения ситуации, но и преодоления первичной немоты перед ней, поиска адекватного языка для разговора о трудновыносимом и трудноназываемом.
3. Великая переводчица и исследовательница японской литературы Вера Маркова как поэт — чистое открытие: я не знала (и, наверно, многие не знали), что она писала стихи, — свои, сильные, особенные. Валентина Фехнер, издавшая в этом году книжечку «Око», продолжающая расти, — это, пожалуй, моё и не только моё важнейшее открытие этого года. Ещё открытия: эссеист, вольный мыслитель Сергей Финогин, издавший в этом году книгу эссе «Мелкая моторика»; Филипп Дзядко, в прошлом году удививший нас как тончайший толкователь стихов Михаила Айзенберга, в этом удивил ещё сильнее, оказавшись автором романа — на мой взгляд, замечательного — «Радио Мартын»; и юная Нелли Семёнова, она же Марта Кайдановская с её первой — пока в соавторстве со взрослым писателем, Андреем Бульбенко, — книгой «Сиди и смотри», выходящей (или уже вышедшей?) в «Самокате»: нынешние исторические события глазами подростка, семью которого они затронули.
4. Как и было сказано, понятно, что происходящее литературу раскололо и, увы, у меня нет сомнений в том, что скоро этот раскол не зарастёт; при нашей жизни вряд ли. Потребуются большие реинтеграционные процессы, но я думаю, что в конечном счёте они будут, — как на рубеже 1980-1990-х русская литература впустила в себя литературу эмиграции.
Что до меня, то никогда в жизни, наверное, я столько не работала, как в этом году, потому что, как не устаёт показывать простой повседневный опыт, ничто не спасает так, как работа. (Кстати же: очень давно я не читала и столько художественной прозы, как в этом году, — именно ради пластов другой, иноустроенной жизни в себе. Поэзия при чтении её всё-таки переживается как форма собственного сознания, а вот проза — сюжетная, с героями и диалогами, то, что я всегда, с конца детства, любила читать менее всего — вкладывает в тебя другую жизнь). И, может быть, с юношеских лет я не думала столько — хотя, казалось бы, думала об этом всегда — о счастье, о смысле, о природе любви, об оправдании человека, а также о собственной связи с Россией и её культурой, о том, что такое принадлежность (национальная, культурная, символическая) и что для меня в неё входит.
Всё ныне происходящее провоцирует меня на (не очень многообразные, связанные по преимуществу с текстами, — но и то немало) практики упорства и стимулирует во мне упрямую витальность, так что планы в целом выглядят примерно так: работать, работать, работать, преображать косную материю дней в прекрасные кристаллические структуры. Я и вообще-то страшно ценю плодотворное интеллектуальное напряжение; теперь я его ценю ещё более прежнего.
5. Страшно вымолвить, но всё же рискну сказать, что потрясения — именно в силу своей катастрофической, травматической природы — пойдут литературе в конечном счёте на пользу, в рост и в поиск новых форм, не говоря об освоении новых содержаний. (Постоянно, уже на уровне общего места слышу с разных сторон, что-де теперь не до поэзии. — Да вы с ума сошли, дорогие мои, — поэзия — почти единственное, что позволяет с ума именно что не сойти и остаться человеком, а не игралищем исторических событий, и выращивать наши внутренние пространства.) Покинувшие географические пределы нашей страны Сергей Лейбград, Геннадий Каневский, Евгения Вежлян, Андрей Сен-Сеньков (я наверняка кого-то забыла) продолжают делать большую русскую поэзию. Не «альтернативную» тому и тем, что осталось здесь, не параллельную, а именно большую русскую поэзию в целом без границ и перегородок, которые все временны.
Совершенно очевидно, что и мысль о литературе, культуре, о человеке в истории не имеет границ, и, например, Израиль, куда переместились некоторые сформированные здешней культурой блестящие умы, становится сейчас — ещё в большей степени, чем был до сих пор, — местом интенсивной выработки такой мысли (не перестаю думать и чувствовать об этом, читая в соцсетях израильские заметки той же Евгении Вежлян, она из тех, в кого я очень верю). Та дистанция от здешних обстоятельств, которую обрели — создали себе собственными руками — уехавшие, не просто освобождает, но настраивает и обостряет взгляд — в том числе и наш. В каком-то смысле они там делают ту работу, которую мы здесь выполнить не можем.
Я вообще жду от пишущих на нашем языке больших прорывов, — именно потому, что тем, кто не отчаялся и (или отчаялся, но) до сих пор продолжает это делать, это действительно нужно. Читательская публика в своей основной массе, как вы понимаете, пребывает в отчаянии (одна из самых частых фраз, которые приходилось слышать в этом году, — «не могу ничего читать»; и того хлеще — «не могу ничего читать, кроме новостных каналов», — вот уж чего я не принимаю всем существом, это чистое разрушение); но вообще меня ощутимо утешило количество народу на «Нон-фикшн» во второй из дней, когда я там была, 3 декабря, — в этом — большом — количестве была жизнь. Издательская сторона дела не внушает большого оптимизма хотя бы уже потому, что требует много денег, — но ведь совершенно героические издательства продолжают выпускать прекрасные книги: драгоценные, неоценимые «Новое литературное обозрение», «Издательство Ивана Лимбаха», «Яромир Хладик Пресс», «Либра», «Алетейя», «Стеклограф».
Игорь Савельев, прозаик, журналист, литературный критик
1. Любые разговоры о литературе кажутся неважными, когда гибнут люди. 2022-й, действительно, запомнился на всю жизнь, в этом нет никаких сомнений. События и тенденции именно в литературном отношении — полное изменение ландшафта, имею в виду в том числе книжную индустрию. Этот ландшафт только начал меняться к концу года. Очевидно, что возвращается цензура, чего в книжном мире и в области литературного творчества не было 35 лет; очевидно, что вернулся страх, причем такой, какого не было и все 70 лет. Меняется и система ценностей — что оказалось важно, что не важно; меняется и вся география письма, издания и распространения книг (последнее только намечается, но это уже понятно, что тон будут задавать некие центры русского неподцензурного книгоиздания вне российской юрисдикции — при благополучном раскладе мы приходим к чему-то подобному «Острову Крым» Василия Аксенова). Имена важных для меня стейкхолдеров будут уж совсем вразброс — Линор Горалик, Елена Малисова, Катерина Сильванова, Анна Русс, Женя Беркович, Георгий Урушадзе, Ирина Кравцова, Мария Галина, Ирина Евса, Алиса Ганиева, Лев Оборин, Дарья Протопопова; вероятно, я назвал сейчас, не знаю, 10% от тех, кого можно было бы назвать, но чувства слишком растрепанные, чтобы делать это системно.
2. Пусть это будет «Поэзия последнего времени» и выпуски ROAR. Вообще, я сейчас больше отмечаю какие-то акты коллективного действия, например, с новым интересом читаю «Знамя». В прозе пусть это будет «Секция плавания для пьющих в одиночестве» Саши Карина и, может быть, «Кремулятор» Саши Филипенко, и, может быть, «Выше ноги от земли» Михаила Турбина. Нон-фикшн — книги «Нового литературного обозрения» из серии «Культура повседневности».
3. Трудно сказать. Отчасти это в списках имен и книг, которые я привел выше. Отчасти я не следил. (В 2022 я был только на одной презентации, но важной для меня, — «Поэзия последнего времени», и это было так странно, я открыл дверь в бар и как будто зашел в параллельный мир, где были все те люди, которые были раньше, как показывают по телевизору клиническую смерть. А потом я вышел и поехал домой.) Отчасти новый расклад сил в литературе, связанный с тем, кто как реагирует (творчески) на новую реальность, мы увидим чуть позже.
4. Катастрофически — на литературном процессе. Что касается меня, то мои планы изменились, но я говорю сейчас о планах писать что-то конкретное. Отчасти я вообще оказался неспособен сейчас писать, отчасти все-таки пытаюсь (даже не вполсилы, а, наверное, в четверть силы от обычного) разрабатывать такую прозу, которая хотя бы созвучна общему и моему настрою. Не очень понимаю, кому это нужно, я пока не вижу себя автором выходящих книг. Вижу, что у многих коллег книги выходят, коллеги сидят на сцене книжной ярмарки, как встарь, и презентуют их. Завидую их самообладанию, я не могу делать ничего подобного, по крайней мере пока. Год назад собрал книгу рассказов (впервые: у меня, кажется, 7 изданных книг прозы и ни одной книги малой прозы), но в марте пришлось прекратить переговоры с издательством, до такой степени мне самому эта книга показалась несвоевременной и ненужной (ни по факту, ни по содержанию). В плане журналистики (подзабытая сфера, куда постепенно пришлось возвращаться в поисках поля неподцензурного высказывания), общественной деятельности я оказался чуть более собран, чем в литературе, здесь, тьфу-тьфу, удается что-то делать, только бы не помешали.
5. Русская литература изменится, это точно, но разговор о смыслах — это в значительной степени разговор о будущем. Этот корабль неповоротлив, и к концу 2022-го он только еще начинает как-то реагировать. Издательский ландшафт и книжный рынок меняются гораздо быстрее, здесь и сейчас, мы в центре почти ежедневных новостей — пока главным образом из книжных магазинов, а завтра (наверняка и увы) из издательств. Мои прогнозы и пессимистичные, и не очень. Пессимистичные, что те институции, которые играли главные роли до сих пор (премии, редакции, издательства), не переживут эти события, по крайней мере, как свободные игроки. Не очень пессимистичные — что неформальный сектор маленьких проектов, частных инициатив, контркультурных издательств, журналов, магазинов etc уже сейчас демонстрирует бОльшую живучесть, и, наверное, как раз он станет точкой входа нового самиздата и тамиздата. По крайней мере, выпавшее знамя подберут, как на картине Гелия Коржева.
Ольга Аникина, поэт, прозаик, литературный критик
1. В 2022 году вместо того, чтобы следить за литературными новинками и тенденциями, многие читатели — и я не исключение — напряжённо наблюдали за политической ситуацией с помощью различных новостных каналов. Это просто вопрос времени и сил: на чтение художественной литературы стало отводиться меньше времени.
Уменьшилось количество покупаемых книг — об этом говорят издатели и продавцы. На книжном рынке уход зарубежных издательств пока ещё неощутим, но из-за нехватки типографской продукции растут цены на книги, одновременно уменьшаются тиражи. Отдельные электронные ресурсы исчезли (Storytel), некоторые другие ресурсы (Bookmate*, «Медуза**»), а также некоторые писатели (Д. Глуховский***, Д. Быков****) признаны иностранными агентами. В книжных магазинах книги ИА спешно убираются из выкладок; ощущается влияние цензуры — и, возможно, это только начало.
Литературная среда разделилась на тех авторов, кто начал активно откликаться на ситуацию в стране, и тех, кто замолчал. Возросли как полярность и острота высказываний, так и градус нетерпимости по отношению к оппонентам. Отдельные литературные проекты (как прозаические, так и поэтические) и издательства приостановили свою деятельность (премия «Нос», Григорьевская премия, издательство «Воймега»). Премия «Нацбест» нашла компромиссный вариант: победителя в 2022 году «Нацбест» не объявлял, но был сформирован шорт-лист.
Премия «Лицей» порадовала выбором лауреата в поэтической номинации — им стала Оля Скорлупкина.
2. Выбор мой будет крайне субъективным. Я руководствовалась личным ощущением значимости каждого упомянутого ниже издания, но понимаю, что мои критерии могут быть оспорены.
— Несколько поэтических антологий, освещающих полярные точки зрения на ситуацию в Украине. Анализ текстов, вошедших в каждый из трёх сборников, позволяет составить наиболее полное впечатление о том, что сейчас происходит в литературном процессе.
— Вышедший самым первым, в мае 2022 года сборник современных русских поэтов «Горькая медь». Издательский дом «Петрополис». Петербург, 2022, сост. А. Фролов. В сборнике антивоенной направленности приняли участие 67 поэтов из 10 стран.
— «Поэзия последнего времени. Хроника» / Сост., предисл. Юрия Левинга. — СПб.: «Издательство Ивана Лимбаха». В антологии более ста авторов. Разнообразны как география их проживания — Россия, Украина, Америка, Европа, Ближний и Дальний Восток, так и возрастной диапазон: от 1947 до 1997 годов рождения.
— «Воскресшие на Третьей Мировой». Антология военной поэзии 2014 — 2022. «Питер покет». В книгу вошли стихи более 60 русских поэтов.
— Две книги Себастьяна Хафнера (Раймунда Претцеля), переизданные в 2022 году в «Издательстве Ивана Лимбаха», — «История одного немца: частный человек против тысячелетнего рейха» и «Некто Гитлер. Политика преступления». Себастьян Хафнер — не просто псевдоним, а, как сказал критик Валерий Шубинский, «вымышленный персонаж», антифашист и патриот Германии. Очень своевременное переиздание.
— Событием на российском рынке в 2022 г. считаю факт выхода монументального романа чилийского автора Роберто Боланьо «2666» в переводе Марины Осиповой (издательство «АСТ»). Несколько линий и несколько главных героев связаны личностью мифического писателя Бенно фон Арчимбольди. Книга имеет мозаичную композицию и состоит из пяти частей (задуманных как пять отдельных книг), каждая представляет собой синтез интеллектуального, психологического и детективного романа и текста с элементами кафкианского абсурда. Это предпоследняя книга культового писателя, который писал её 5 лет. Четвёртая часть книги считается неоконченной (она написана последней).
— Книга Саши Николаенко «Муравьиный бог» («АСТ», Редакция Елены Шубиной) прошла почти незаметно для русского читателя, а тем не менее, возможно, именно эта книга, единственная из многих изданных в 2022 году, способна пережить своё время. Из ничем не примечательного сеттинга, ставшего для Николаенко уже общим местом (ребёнок потерял родителей и живёт с бабушкой), автор каждый раз вытягивает новые и новые смыслы. На сей раз это книга об отражении феномена смерти в детском сознании и о первых попытках разума осознать конечность существования человека и всего, что его окружает. Наполненность слова живой эмоцией, чистота языка ритмической прозы, живые, яркие характеры обладают невероятной притягательностью; вся книга представляет собой медленный, слегка психоделический путь от тьмы к свету.
— «Свадебные обряды у евреев» Исая Пульнера, перевод с идиша Валерия Дымшица (изд-во «Academik Studies Press»). Работа над книгой, не считая подготовительного этапа, велась три года. Это бережный и вдумчивый перевод (я бы назвала такой труд «подвигом переводчика»), сопровождённый комментариями, научными исследованиями и публикацией текстов упоминающихся в книге свадебных песен. Редкое по нашим временам сочетание научного подхода, чистоты текста и информативности комментариев, отражающих особенности современной рецепции проблемы.
— Третий том «Уйти. Остаться. Жить» (издательство «Выргород») — дань уважения и памяти русским поэтам, рано ушедшим из жизни, чья смерть пришлась на 1990-е годы. Среди героев книги есть известные (Янка Дягилева, Веня Д`ркин, Гоша Буренин), а также совершенно забытые и потому неизвестные читателю авторы — Яков Бунимович, Виталий Владимиров, Дмитрий Долматов. Каждая поэтическая подборка сопровождается библиографическим очерком, среди авторов которых Ольга Балла, Данила Давыдов, Светлана Михеева, Елена Пестерева и другие русские литераторы. На подготовку третьего тома антологии ушло несколько лет, а по степени проработанности биографического материала и глубине литературоведческого подхода авторов статей трёхтомник «Уйти. Остаться. Жить» создаёт впечатление серьёзного и очень ценного труда.
3. В этом году меня удивил Виктор Пелевин. Никогда не понимала, как можно каждый год выдавать новый текст, претендующий на главный русский интеллектуальный роман года. Многие его последние книги были для меня откровенно скучны. Мой давно уже погасший интерес к Пелевину в этом году заново возродился. «KGBT+» оказался текстом остроумным и злободневным.
Порадовалась выходу книги Валерия Попова «Любовь во время ковида» (изд-во «Лимбус-Пресс»); время тревожное, пугающее и полное потерь Попов не превращает в трагедию — он остаётся верен себе и пишет лиричную и жизнерадостную прозу.
Также очень рада выходу в финал «Нацбеста» книги Сергея Авилова «Капибару любят все» (Издательский дом «Городец») — портрет современного мужчины за сорок, переживающего творческий и жизненный кризис.
4. На этот вопрос я ответила в начале обзора. Что касается моих личных планов — стало трудно писать про заманчивые «нечто и туманну даль». Сильнейшая внутренняя потребность создавать собственное чёткое высказывание в каждый конкретный промежуток времени эпохи перелома. Книга, над которой я начала работать ещё до 24 февраля, задумывалась как лирическая история тридцатилетнего художника-комиксиста; по сути — история любви. Но уже сейчас я понимаю, что текст впитывает в себя всё, что происходит вокруг; он на глазах становится совсем другим.
5. Я не аналитик и не умею прогнозировать; как показывает история, в нашей стране такие прогнозы по большей части не работают. Я просто стараюсь делать своё дело и надеюсь, что у меня будут на это силы и время. Думаю, сейчас каждый пишущий человек более, чем когда-либо, ощущает остроту исторического момента и понимает, что язык становится средством и способом обретения равновесия в мире неустойчивом и жестоком.
Андрей Василевский, поэт, главный редактор журнала «Новый мир»
1. Понятно, что главные впечатления этого года — не литературные.
А что касается литпроцессов, в которых я участвую, то вот прошел последний Форум молодых писателей России (так называемые «Липки») — по крайней мере, последний «по версии Фонда СЭИП», дальше этим будет заниматься Ассоциация союзов писателей и издателей, и, наверно, что-то в формате мероприятия изменится (например, в Литературных мастерских АСПИ верхний возрастной предел вообще 60 лет). Вообще, в этом году обращает на себя внимание возрастающая активность АСПИ — литературные вечера, семинары, литературные резиденции и пр.
Что касается премий и конкурсов, то неожиданно поучаствовал в жюри сразу двух премий фантастической литературы: «Вавилонская рыбка» (переводы) и «Новые горизонты» (отечественные авторы). «Рыбка» была интересная. К тому же я, к сожалению, сейчас зарубежную прозу мало читаю. А тут — повод. Кстати, лауреатом «по версии жюри» стала книга Пядара О’Лери (1839-1920) «Шенна» (1898) в русском переводе Юрия Андрейчука, это первое литературное произведение большой формы на живом разговорном ирландском языке.
2. Позволю себе процитировать самого себя — из вольных заметок «на полях» Номинационного списка «Новых горизонтов». Алексей Сальников, «Оккульттрегер»: «Признаюсь, не ждал слишком многого от этого романа, но разочарован не был. С большим интересом читал. Так сказать, не за деньги. А когда дошел до пространного и неожиданного для меня эпилога, совсем понравилось. Финалы — самое трудное, Сальников нашел нетривиальный и убедительный “выход” из романа. Дочитав, подумал: сколько же сил тратят эти существа (демоны, серафимы, оккульттрегеры), чтобы… Что? Чтобы наша общая жизнь была… Какой? А вот такой, как она есть. То есть улучшить ее (по Сальникову) невозможно, а ухудшиться, испортиться она может легко (если, конечно, не прикладывать — буквально нечеловеческих — усилий). Такой вот консерватизм. Оккультный». Сейчас — когда пишу эти строки — лауреаты «Новых горизонтов» еще не объявлены, а в Номинационном списке — там много кто: Виктор Пелевин, Дмитрий Данилов…
В поэзии, как всегда, много всякого, поэтому ограничусь упоминанием: вышли первые два тома четырехтомного «Полного собрания стихотворений и поэм» Эдуарда Лимонова (Издательский дом «Питер»), третий обещают в следующем году.
Переходим к нон-фикшну. Павел Басинский — «Подлинная история Анны Карениной». Сергей Беляков — «Парижские мальчики в сталинской Москве». Алексей Варламов — «Имя Розанова». Все три книги — в числе финалистов «Большой книги», хоть одна из них, наверно, войдет в тройку лауреатов. (О результатах «Большой книги» см. здесь — Прим. ред.) Думаю, заслуживают внимания и такие недавние книги: «И. А. Бродский: pro et contra» (Издательство РХГА), Алексей Любжин «Мертвый Белинский, живой Мерзляков. Заметки консерватора о литературе и ее врагах» («Common Place»).
Вообще, интересных книг — навалом, в «Фаланстер» просто страшно заходить.
3. Вот два романа молодых авторов: Екатерина Манойло — «Отец смотрит на Запад» («Новый мир», 2022, № 5, 6 и отдельное книжное издание в «Альпина. Проза»), Даша Матвеенко — «Чужая юность» («Новый мир», 2022, № 7, 8, 9). Манойло заметили, Матвеенко пока нет.
Из известных писателей… Игорь Вишневецкий — вслед за «Собранием стихотворений 2002−2020» («Новое литературное обозрение», 2021) напечатал в «Новом мире» (2022, № 11) самое длинное стихотворное произведение, написанное по-русски в октавах, «Питтсбургские ночи».
4. Известно как. Что тут говорить.
На моих планах и творчестве — никак. Москва, «Новый мир», Литинститут, работа в премиях, работа с молодыми. А стихи я и в прошлом году почти не писал.
5. Про настроения читающей публики я не знаю ничего.
Как изменится литература, увидим.
Не хочу прогнозировать.
Анатолий Королев, писатель, почетный профессор Пермского научного университета, доцент кафедры литмастерства Литературного института им. Горького
1. И в 2022, и в 2021, и в 2020 и ранее я продолжал с изумлением следить за мистификацией «Пелевин», в рамках которой на книжный рынок и в Сеть выбрасывается очередной том, в прошлом году Transhumanism Inc. В этом году это роман «KGBT+»… Говорить о том, что сам автор, возможно, жив, а возможно, и нет, — бессмысленно. Хотя (если вам любопытно) я помню, когда последний раз мы виделись в чайном клубе в московском саду «Эрмитаж»… заметив его черные окуляры на веранде в состоянии мрачной трезвости, я, зная, что он в такой фазе абсолютно неприкасаемый, сделал вид, что не заметил визави, и он благодарно расслабился. Это был год написания последней книги Виктора, отмеченной печатью его уникального дарования, речь о романе «Священная книга оборотня» (2004), хотя лично он собственноручно написал только вступление. Он озаглавил его комментарий. Но план идея и суггестия этой, на мой взгляд, все-таки творческой неудачи, — фирменная, истинно пелевинская.
Так вот, каждый год Пелевин пытается сформировать некий тотальный бренд русского года и обозначить тот круг модных антиидей, которые, с точки зрения Проектанта, должны быть приняты читателем как ведущие черты восприятия действительности.
В книге о трансгуманизме Пелевин вдруг воскресил старомодный страх Френсиса Фукуямы 90-х годов перед опасным соблазном физического бессмертия и предложил нам снова бояться иммортализма, а в новинке пугнул тотальной «мобилизацией» и убеганием из России айтишников.
Но, как говаривал Лев Толстой о сочинениях Леонида Андреева: он пугает, а мне не страшно.
В этом смысле восемнадцатый по счету Пелевин ничем не отличается от рекомендаций модных домов Милана, которые предлагают публике весной/летом/зимой новые тенденции силуэта и прочей оснастки для линии прет-а-порте (т.е. для массовой носки), хотя внешне строят свой посыл как элитарный от кутюр.
Вдумываться в этот феномен у меня, признаюсь, нет особой охоты, потому как я лично нахожусь внутри другой стратегии, но коммерческий успех сих копировальных кирпичей наводит уныние. 18 лет нас равнодушно водят за нос. И Пелевин — только первый пример, попавший мне под руку. Засекреченность нашей жизни от нас же самих тошнотворна. Представьте казино, где крупье, приняв ставки, запускает шарик и тут же вырубает полностью свет в помещении. А мы? Мы только слушаем в полной темноте, как стучит косточка нашей судьбы на ребрах смертоносной рулетки.
2. Я очень плохой читатель, увы, хотя добросовестно пролистываю в интернете каждый новый номер «Знамени», где в основном читаю только мемуарную часть и отдыхаю в подлинности уже осмысленного (и освежёванного) прошлого.
Из последних впечатлён дневником 40-х годов Марины Малич за шаг до катастрофы (вдовы Хармса), возможно, это лучшая архивная находка года. Публикация Ильдара Галеева.
Можно ли отметить книгу нон-фикшн, которая попала в мои руки в этом году, хотя вышла два года назад?
Если строго, по анкете «Формаслова», — нельзя.
Но если учесть, что ковид закрыл от меня книжные магазины как раз на два года, все-таки скажу! Изумлен и впечатлен (и горячо всем рекомендую) книжечкой Майкла Тейлора «Нос Рембрандта» (Ad Marginem Press, 2020 г.): блистательная коллекция носов, нарисованных на портретах и картинах Рембрандта! Остроумная, умная и богато проиллюстрированная носами персонажей — в том числе и собак — монография автора, переводчика, исследователя и знатока нидерландской живописи 17 века.
А можно ли с учетом ковидной паузы назвать новое для меня имя поэта и переводчика Андрея Олеара из Томска, который ни в этом, ни в минувшем году ничем не засветился, зато чуть ранее блестяще перевел Гамлета из первого фолио 1603 года? Всем нам известны вопли и крики «Быть иль не быть?» в традиционном ключе бури и натиска. А вот как сдержан Гамлет в первом варианте Шекспира в огранке Андрея Олеара:
Быть иль не быть?.. Развилка. Впереди
ждёт вечный сон? ничто? И есть ли выбор?
Нет сна-мечты — всё будет так, как будет
в ночь смерти. Если же очнёшься вдруг,
то перед Высшим Судиёй — в краю,
откуда ни один не возвращался.
О эта неоткрытая страна,
где проклят грешник, а блаженный счастлив!
И если б точно знать: свой век не зря
мы сносим униженья, глупость, злобу…
Вся наша жизнь — сословное презренье,
проклятье бедности, скорбь вдов, тоска сирот,
вкус голода, разнузданность тиранов
и тысячи страданий сверх того,
не лучше ль выйти вон, пусть в неизвестность?..
Когда бы просто было дверь в Покой
открыть клинком, кто б стал терпеть мученья?
Нужна надежда: там не смерть. Но что?
Вопрос смущает мозг, стреножит сердце,
и мы влачим привычную поклажу,
страшась груз новый водрузить на плечи.
Вот так нас мысль и превращает в трусов.
Молись, о Дева, за грехи мои…
3. Продолжая акцентировать сугубо личное участие в анкете «Формаслова», назову самым ярким впечатлением года рукопись своей выпускницы, стартующего писателя, яхтсмена и альпинистки Саши Мойзых «Лыжня», о том, как тигр влюбился в прекрасную лыжницу, и спас ее группу в рискованной ситуации перехода через опасный перевал в горах, и даже выгреб кошмарной лапой кое-кого из-под лавины… Я убеждал Лену Шубину (АСТ, редакция Елены Шубиной), что это бестселлер, как и предыдущая рукопись Саши «Непотопляемая» о победе яхтсменки в роковой ситуации одиночного перехода через Атлантический океан и катастрофе на яхте… Увы, ни первая, ни вторая рукопись АСТ не впечатлила, м-да… Слава Богу, к влюбленному тигру на лыжне проявили интерес редакторы «Эксмо», и книга вот-вот выйдет к читателю в электронном формате. Надеюсь, сумма скачиваний текста впечатлит издателя и однажды я реально смогу подержать на весу первую книжку Саши в руках… как до этого счастливо обнимал в ладонях интеллектуальный шедевр другой своей ученицы Полин Ригель «Синие косточки съеденного яблока» (все же изданную в «АСТ» в 2019 г.). Вот они, два практически неизвестных широкой публике автора, на которых стоит обратить внимание: Полин Ригель и Саша Мойзых!
Из тех же, кого знаю давно, меня порадовал Владислав Отрошенко, который долго молчал и вот разродился новой книжкой «Околицы Вавилона» (М.; «Альпина Нон-фикшн»), блистательная экзистенциальная эссеистика и проза замыслов — отчасти с оглядкой на Борхеса — и в духе его легендарной повести/эссе «Гоголиана» о странностях Гоголя и моей любимой: «Тайная история творений». Браво, Слава!
5. Как отразилась новая ситуация на литературе? Пока никак… исходя из опыта советской военной литературы, первой вздрагивает обычно поэзия, проза как тяжелая артиллерия вечно запаздывает: «Пушки к бою едут задом, / Это сказано не мной» (Твардовский)… Сам я живу ситуацией института, почти ТРИ года общения по скайпу, по зуму, и вот конец изоляции, на носу уже третий семинар… Наслаждаюсь личным общением с юными дарованиями… Моя же проза — внимание — причудливо отразила предчувствие войны, два года назад я вдруг написал сборник сказов о пещерном царе в духе Бажова (моя малая родина — Урал) «Ледяной ларец» (ИЦ Титул, Пермь, 2021), который на днях получил премию правительства Пермского края, собираюсь лететь на чествование. Обычно нет пророка в своем отечестве, и надо же! Так вот, практически каждый мой сказ привязан к прошлой Великой Отечественной и начинается — рефреном — с одного и того же зачина: в войну это было…
6. Думаю, литература и издатели возьмут паузу в ожидании итогов… на сколько лет? Одному Богу известно… а по большому счету, окончательная победа сетевой реальности и ИИ над читающим партером землян вернет избранных сумасшедших в эпоху инкунабул, пергамента и рукописей, на весь мир будет одна библиотека, как прежде была в эллинской Александрии, новая священная гора, окруженная садом проторенных тропок в духе рощи Платона, с книжками на скамейках, ей-ей, без шуток, — это будет и правильно, и прекрасно. Чтение ближе к музыке и одиночеству, чем к лабиринтам мировой подземки в пятнах жадных айфонов: тут я оптимист…
Анна Голубкова, литературный критик, редактор журнала «Артикуляция»
Сложно отвечать на эти вопросы, совсем не пользуясь нецензурной лексикой, но я все-таки попробую. У нас теперь все переворотилось и только укладывается, сказал когда-то Лев Толстой устами своего персонажа. Однако в нашем случае все не только не укладывается, но даже еще и не закончило переворачиваться. Вполне очевидно одно — привычная нам литературная ситуация завершилась. Разумеется, писатели писать, читатели читать, а критики критиковать не перестанут, русскоязычная литература как таковая в том или ином виде непременно продолжится. Она всегда продолжалась, даже в годы невероятно тяжелых испытаний. Но устроен литературный процесс, скорее всего, будет уже совершенно по-другому. Та система, которая частично была унаследована от советских времен, а частично сложилась в девяностые, уже практически прекратила свое существование. Многие журналы закрылись, площадки перестали работать, поэты и прозаики рассеялись по всему миру. И самое главное — исчезло общее пространство соцсети, потому что многие блоги стали закрытыми. Но мне лично это вовсе не представляется катастрофой. В старом устройстве литературного процесса было очень много советских пережитков, которые совсем не жалко. И главный из них — это всеобщая любовь к иерархии и терпимость к насилию. Так что туда им всем и дорога.
Конечно, будут большие изменения и в книгоиздании. Далеко не все издательства смогут пережить надвигающийся кризис. Но те, которые публикуют интересные мне книги, и так всегда существовали на грани выживания. Для них тут ничего нового не предвидится. Скорее всего, небольшие нишевые издательства и издательские проекты этот кризис переживут лучше. Также, вероятно, будут активно развиваться цифровые книги и электронные платформы. Интерес к чтению в этих условиях, наверное, даже повысится. Потому что людям нужна аналитика, нужны обобщения, которых не может дать современная российская публицистика. А сама по себе литература не изменится. Как она вообще может измениться? Литераторы — это такие люди, которые превращают в тексты свои мысли и переживания. Этот процесс остановить невозможно, и он, разумеется, продолжается. Другое дело, что люди, сильно вложившиеся в собственное «продвижение», фактически оказались у разбитого корыта. А какие были стратегии, какие просто невероятные усилия прилагались для достижения поставленных целей… Иногда я даже думаю описать все это в серии очерков. Но в результате удивительным образом оказалось, что лучшая стратегия — это следовать своему внутреннему порыву, писать о том, о чем хочется, и дружить с теми, с кем хочется, а не с теми, с кем нужно «для продвижения». Потому что добрые и хорошие воспоминания — это единственное, что остается от прошлого и что хоть как-то может нас поддержать в настоящем.
Несколько месяцев я не могла писать и не читала ничего, кроме ленты новостей. И за это время накопилось много дел, которые теперь в срочном порядке нужно доделывать. На свои литературные перспективы я смотрю пессимистически. Пройдет года три, пока все окончательно развалится, и потом лет пять все будет заново отстраиваться. Мне будет почти шестьдесят лет, и я буду просто не в состоянии начинать все заново. Поэтому я планирую закончить все начатое и дописать недописанное и на этом прекратить свои отношения с русской литературой. Дальнейшую свою профессиональную карьеру я вижу исключительно в области клининга.
Ну а книги интересные в уходящем году, конечно, выходили. Это «Ты не заставишь меня открыть глаза» Анны Арно, «Хризантемы крысе в подвал» Ольги Зондберг, «Ненадежный рассказчик» Данилы Давыдова, «Скобки» Евгения Никитина, «Приключения мамы» Виталия Пуханова, «Простите, революции не будет» Дмитрия Зернова, «Пути, перепутья и тупики женской литературы» Ирины Савкиной, которым я пока что не уделила достаточно времени, но непременно еще раз внимательно перечитаю и основательно про них подумаю.
* Признан Минюстом СМИ, выполняющим функции иностранного агента.
** Признан Минюстом СМИ, выполняющим функции иностранного агента.
** Признан Минюстом СМИ, выполняющим функции иностранного агента.
** Признан Минюстом СМИ, выполняющим функции иностранного агента.
