1. Чем запомнился Вам прошедший год? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими в этот период?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего года (поэзия, проза, нон-фикшн).
3. Появились ли на горизонте в этот период интересные авторы, на которых стоит обратить внимание? Удивил ли кто-то из уже известных неожиданными открытиями?
4. Как, по Вашим ощущениям, пандемия повлияла на литературный процесс и собственно на Ваш писательский опыт? Скажите несколько слов о Ваших прогнозах в отношении литературного будущего, обусловленных нынешней ситуацией.
На вопросы отвечают:
Лев Наумов — прозаик, кандидат филологических наук, главный редактор издательства «Выргород»;
Александр Марков — литературный критик, доктор филологических наук, профессор кафедры кино и современного искусства РГГУ;
Александр Чанцев — филолог, критик, прозаик, литературовед-японист, культуролог, кандидат филологических наук;
Анна Голубкова — литературный критик, поэт, кандидат филологических наук, редактор журнала «Артикуляция»;
Евгений Абдуллаев — литературный критик, поэт, прозаик, кандидат филологических наук, член редколлегии журнала «Дружба народов»;
Кирилл Анкудинов — литературный критик, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и журналистики Адыгейского государственного университета;
Ольга Бугославская — литературный критик, кандидат филологических наук;
Анатолий Королев — писатель, драматург, эссеист, доцент кафедры литературного мастерства Литературного института им. Горького, почетный профессор Пермского научного университета.
Ответы Дмитрия Бавильского, Сергея Белякова, Олега Демидова, Марии Галиной, Владислава Толстова, Андрея Василевского читайте в первой части опроса.
Лев Наумов:
1. Год запомнился какой-то небывалой плотностью работы и именно потому пролетел молниеносно. То есть, как и прежде, у меня есть ощущение, что происходящие события сильно мобилизовали книжных людей. Правда, теперь мне видятся в этом нотки отчаяния обреченных. Возможно, так срабатывает защитный механизм. Все мы немножко капитаны Ахавы, каждый из нас по-своему Ахав…
Но факт остается фактом: то, что раньше казалось странным временным помутнением, уже полностью вписалось в представления о норме. И, пожалуй, едва ли не самая пугающая тенденция этого периода — рост цен. Сильно дорожает все, включая типографское производство, сырье… Мы потихоньку движемся в сторону средневековой ситуации, когда книги, в общем-то, являлись предметом роскоши.
Однако, тем не менее, на данный момент я бы сказал, что уходящий год запомнится мне не столько пандемией и ее последствиями, сколько набирающей обороты цензурой и несвободой. Мы всерьез говорим о запрете отдельных произведений фундаментальной мировой классики! Что начнется, когда чиновники откроют для себя модернистов и современных авторов, даже страшно подумать. Нет, конечно, если «Улисса» запретят, то, быть может, читать его станет модно… В отечественный прокат не пускают выдающиеся фильмы. Людей, а также организации вроде «Мемориала», делающего важнейшее дело, клеймят «иностранными агентами» и закрывают…
У нас в издательстве «Выргород» только что была такая ситуация: прямо в те дни, когда книга Егора Летова «Все, что не анархия» находилась на верстке, Роскомнадзор включил в очередной «список» один из помещенных в нее текстов. В каком-то смысле нам «повезло». Что было бы, если бы книга уже вышла, не хочу даже представлять… Но мы успели привести ее в соответствие с действующим законодательством, исключив определенные абзацы. Другое наше издание теперь перепечатывается с купюрами… Это все, конечно, тоже средневековая ситуация.
2. Мне очень понравилась книга Анаит Григорян «Осьминог». Она лишний раз доказывает, что чужую культуру вполне можно воспринимать и усвоить как родную, едва ли не впитанную с молоком матери. Собственно, это такая очень редкая, деликатная и, пожалуй, бесценная разновидность таланта. Роман читается, будто он сочинен японским автором. И особенно удивительно, как Григорян совмещает, казалось бы, несовместимое: с одной стороны, в книге присутствует ликбез для тех, кто впервые столкнулся с тамошним бытом и культурой именно на страницах «Осьминога». С другой, в книге есть моменты и образы настолько укорененные, что они будто бы рассчитаны чуть ли не на местных — на людей, которые родились и всю жизнь живут на острове Химакадзима.
Я очень рад тому, что выходит книга Олега Лекманова и Ильи Симановского «Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве». Это издание, включающее неизвестные и малоизвестные материалы об одном из важнейших русских писателей прошлого века, стало еще одним итогом многолетней работы тех же авторов над биографией Ерофеева, увидевшей свет три года назад. Замечательно, что юбилей Венедикта Васильевича выступил катализатором издательского интереса к таким проектам. В книгу вошли интервью, письма, статьи, но все-таки назвать ее довольно унизительным, по-моему, словом «сборник» не поворачивается язык. Это не коктейль и не салат, за содержанием стоит видение людей, давно и скрупулезно изучающих наследие автора бессмертной поэмы «Москва — Петушки».
Я сам не ожидал, что меня это так впечатлит, но очень рад книге «Стихотворения» Николая Алексеевича Некрасова. Ее выход, кстати, тоже приурочен к юбилею автора. Этого классика из классиков норовят забыть сразу по окончании школы. С бесконечно дорогим моему сердцу Борисом Валентиновичем Авериным мы часто говорили о том, что Некрасов недооценен и недостаточно прочитан. Эта новинка — небольшой шажок в сторону решения упомянутой проблемы, и вот почему: благодаря комментариям, а также справочным материалам ее можно назвать подлинным путеводителем по Некрасову. Поэзия Николая Алексеевича в каком-то смысле становится «территорией», и именно это делает издание особенным.
Я очень рад выходу книги Дмитрия Данилова «Человек из Подольска». По большей части составившие ее тексты были уже известны хотя бы по публикациям в «Новом мире», но то, что они собрались под одной обложкой, крайне важно. Вообще, когда начинают издаваться пьесы — это признак здоровья как книжной сферы, так и театральной. Все-таки драматургия — чрезвычайно специфический вид литературы. И если бы не Данилов, в мгновение ока ставший едва ли не ведущим отечественным драматургом наших дней, подобных признаков могло бы не найтись вообще. Дмитрию удалось нащупать какую-то удивительную и самобытную тональность для того, чтобы говорить о современном человеке. С одной стороны, ее вовсе не назовешь кафкианской, но с другой, в его пьесах присутствие этого писателя ощущается едва ли не кожей… равно как и в нашей жизни.
Мне очень понравилась книга Бориса Альтшулера «Сахаров и власть. „По ту сторону окна“. Уроки на настоящее и будущее». Об академике-«отце водородной бомбы» уже написано немало (особенно часто вспоминаю фолиант Николая Андреева «Жизнь Сахарова»), но он из тех людей, о ком категорически нельзя забывать. И в этом таится большая опасность — становится все меньше авторов, способных адекватно и полнокровно высказаться об Андрее Дмитриевиче. А Альтшулер — сам физик и правозащитник — в этом отношении человек уникальный: он нашел новый (по крайней мере, для меня) угол зрения на личность Сахарова с позиций власти. Я даже не говорю о тех материалах, которые в книге опубликованы (насколько я знаю) впервые.
Ну и если вспомнить о родном издательстве «Выргород», то особо важной новинкой второй половины года для меня стала упомянутая выше книга «Все, что не анархия». Это своего рода продолжение легендарного издания «Я не верю в анархию» — сборника публикаций о Егоре Летове, вышедшего в 1997 году, который мы переиздали в 2019-м. Первая книга, без преувеличения, снискала культовый статус. Новая напрашивалась давно, но перед нами стояли вопросы о том, как ее составлять и как она будет воспринята. Не так просто создать продолжение легенды, но, судя по всему, это удалось. Принцип отбора и компоновки материалов остался прежним, потому строгие академические статьи соседствуют с курьезными, яркими и незаурядными публикациями. Все это дает полноцветный портрет времени, и только такой коллаж помогает приблизиться к осознанию главного героя. Недаром сам Летов заявлял: «Я понял, что я — это огромное количество очень конкретных частных представлений о том, как оно все есть».
3. Я, как и прежде, вынужден констатировать, что читаю совсем новых авторов куда меньше, чем хотелось бы. Это не позиция, так получается само собой в силу специфики и объема работы. Дебют попадает в поле моего зрения только после того, как он уже несколько лет на слуху. Да и вообще, я значительно больше роюсь в старых текстах, «со стажем». Но вот что хочу отметить: сложилось такое впечатление, что дебютов в этом году было относительно меньше. Более того, 2021-й оказался — опять же по сравнению с предыдущими — довольно богатым на переиздания и допечатки. Это все прекрасно вписывается в те тенденции, которые я упоминал, отвечая на первый вопрос.
4. Мне кажется, тут все лежит на поверхности: если говорить про макроскопические тенденции, то люди стали (еще) больше писать и (немного) больше читать. Казалось бы, звучит неплохо, но есть нюансы. Во-первых, прирост «писания» почти незаметен, а может, даже наоборот — кажется, что текстов стало меньше — поскольку объем издания новых сочинений резко сократился. Издаться в среднем сейчас труднее. Во-вторых, читающие нередко начали отдавать предпочтение тому, что дешевле. Действительно, подросли продажи электронных книг и совершенно неадекватно подскочили цены на них. Но читатели традиционно в неплохом положении, поскольку вся классика и очень многое из современного доступно просто бесплатно. А вот куда податься пишущим — большой вопрос. Сетевые площадки уже «не вывозят» такой объем.
Влияние пандемии с точки зрения содержания — довольно интересная тема, и я думаю, что скоро появятся соответствующие исследования. Не исключено, что они уже есть, но мне не попадались. Написанные в 2020-2021 годах тексты можно разделить на две категории: в одних мир такой, как раньше, в нем нет ковида. В других ковид присутствует, но он редко оказывает на сюжет существенное влияние. Обратите внимание: в современном кино и сериалах порой люди носят маски. Некоторые продюсеры и режиссеры даже специально переснимали сцены, разработанные или сделанные чуть раньше, чтобы артисты надели их, однако… это не имеет значения с точки зрения происходящего на экране. Да, так персонажи выглядят «актуальнее», но, коль скоро у героя ковид, он вряд ли будет активно участвовать в сюжете. А если надо, чтобы кто-то на время выпал из событий, то причин для этого всегда можно было придумать в ассортименте от несчастного случая до гриппа. Ковид, как и маска, становится чем-то вроде атрибута или предмета гардероба. Сильно удачных в драматургическом отношении работ, завязанных на пандемию и самоизоляцию, мне, признаться, не попадалось.
Что касается моего личного, как вы говорите, «писательского опыта», то у меня в этом году вышло две книги — роман «Пловец Снов», а также сборник эссе о кино «Homo cinematographicus, modus visualis» — и в обозримом будущем я надеюсь доделать еще одну — нон-фикшн об Андрее Тарковском. Именно поэтому в последнее время я довольно мало писал, а занимался главным образом редактурой. И вообще у меня накопились большие долги по редакторской, составительской, координационной и тому подобной работе, которые я сейчас постепенно отдаю. По сути, единственное, что я написал осенью, — это огромную статью о «Дюне» почти на три авторских листа для журнала «Искусство кино».
Прогнозы у меня, честно говоря, безрадостные, поскольку, к сожалению, происходящее все больше и больше напоминает сюжет хорошо известных нам книг. Во-первых, я не очень люблю этот жанр. Во-вторых, и это расстраивает еще сильнее, в целом понятно, что будет дальше. Мы, к сожалению, пока довольно далеки от точки перелома тенденций. И, повторю, ковид — это, безусловно, очень страшно, но это не единственная наша проблема.
Александр Марков:
1. Прошедший год запомнился тем же, чем и предшествующий ему, — пандемией. Но именно пандемия сделала для меня явными некоторые тенденции, которые прежде только намечались.
Прежде всего, это смыкание литературного творчества и литературного образования. Дело не только в том, что литературе стали учиться многие, и Марина Степнова преподает во ВШЭ, Евгения Некрасова — в Школе литературных практик, а Егана Джаббарова учит постколониальной речи, а в том, что многие институты стали учить литературе. Только один из многих примеров: Алла Горбунова и Александр Монтлевич провели семинар по осознанным сновидениям — и это стал семинар по сути о том, как писать в определенном жанре с определенными целями. А участие в школах позволяет выйти за пределы жанра и перейти к формам современного искусства, такова, например, Московская школа новой литературы, где преподают многие транслитовцы. Внешнего наблюдателя может удивлять, зачем люди учатся писать — не для того же только, чтобы лучше сочинять пресс-релизы? По моей гипотезе, такой расцвет литературной учебы, несмотря на все разговоры о маргинализации литературной жизни, объясняется тем, что современное искусство в нашей стране еще маргинальнее. Заняться современным искусством можно, только если у тебя есть международный куратор или канал международного признания, тогда как литература в любом случае найдет собеседников в самых неожиданных местах. Если в американских университетах читают Кирилла Медведева и Галину Рымбу, то тогда для тебя есть шанс, что прочтут, допустим, в ближайшем банке или мэрии. Я называю эту тенденцию двойной профессионализацией литературы, которая играет на поле contemporary art тоже.
Вторая тенденция — крушение канона, наконец дошедшее до нас, хотя внешне кажется, что по-прежнему все читали Гомера и «Войну и мир». На самом деле споры о премии «Поэзия», захватившие значительную часть литературного блогерства, — лучшее доказательство крушения канона. Если вопросы о чистой и ангажированной поэзии, о верлибре и традиции и прочем обсуждаются без критической дистанции, а так, как будто это просто часть непосредственного телесного опыта, это свидетельствует о том, что канон перестал выполнять дистанцирующую функцию. В культуре, где все читают «Войну и мир», никто не удивится верлибрам и не возмутится чьей-то попыткой их оспорить. Тогда как в мире, где канон размывается, но постканоническая ситуация не осмыслена, и происходят такие скандалы. Я называю эту ситуацию параканоническим вертиго, и разумеется, она долго не продлится, хотя оставит след.
2. Любая книга, которая сейчас выходит и обсуждается, — это скорее явление после крушения канона, книга, порождающая из себя целый мир. Например, чем отличается «Вечная мерзлота» В. Ремизова от Солженицына и Шаламова? Именно тем, что она задает правила собственной интерпретации, так что мы по изменениям речи, по самому способу составления героями и голосами повествования связных речей должны понимать, как именно произошла катастрофа. Или совсем другой пример, новый роман Анны Матвеевой «Каждые сто лет», одна из книг, которые мне попались в последние две недели. Вроде бы это попытка проникновения в дух давно ушедшей эпохи, но на самом деле, это именно опять про крушение канона, что у нас нет достаточных средств, чтобы верифицировать, так ли говорили в позднее царское или позднее советское время, мы можем только сказать, что так могло быть вполне функционально то время, которого сейчас нет. «Сад» Степновой, кстати, примерно о том же, хотя в нем для меня больше мифологии пространства и физиологии, или бывает, что мифологии телевидения и стриминга, как в «Оправдании Острова» Водолазкина.
3. Как ни банально, «Рана» Оксаны Васякиной стала таким открытием — оказалось, что можно следить за собой, но без того нарушения границы, некоторого насилия над совестью, которое было в прежних интроспекциях и исповедальной литературе. В литературе собирания архива, представленной в этом году «Архивом Шульца» В. Паперного и «Ф. И. О.» О. Медведковой, тоже появилась пандемическая тенденция: архив нужен не для того, чтобы научиться доверять чувству там, где прошлое уже чужая страна и мы его до конца не поймем. Наоборот, здесь прошлое только и становится своей страной, из которой мы можем судить о действиях в культуре, а не только о реакциях в ней. Еще один важный шаг сделал Роман Михайлов в романе «Дождись лета и посмотри, что будет» — подобное в прозе делает Алла Горбунова, что с этой своей страной прошлого можно расставаться, а потом возвращаться в нее, расставаясь со страной будущего. Это не значит, что Михайлов выше Паперного, но только то, что каждый здесь делает свою работу в эпоху постконцептуализма. Я бы назвал технику всех этих писателей техникой литургического сознания, понимая под литургическим сингулярность жизненного мира сразу для многих людей. И эта техника, думаю, станет знаменем и следующего года.
4. О литературном будущем можно будет говорить, когда у нас перестанут пестовать уникальность и когда не стыдно будет стать, условно, второй Васякиной, закончив курсы и написав выпускной диплом. Тогда можно будет сказать, что ситуация распада канона не прошла для нас даром. А так я жду в следующем году или ближайшие годы что-то вроде «Дебютанта» Сергея Лебедева, но не о страхе и беспамятстве, а наоборот, о бесстрашии и памятливости, что-то вроде русского Сэмюэла Дилэни.
Александр Чанцев:
1. В поэзии все так же переводили деревья. Вырезали из легких планеты по кусочку на свои нужды (вообще, Илону Маску стоило бы вложить(ся) в стартап по разработке очень eyes-friendly ридера, а бумажные книги законодательно запретить). Впрочем, не совсем так. Очень активно плясали под дудку актуальных идеологических трендов. Поддержка актуальной оппозиции, феминизм, бойкая торговля травмой и так далее. Мотив тут понятен — все хлопают в ладоши, по плечу и жмут руки, выхватывая прямо из-под пера на перевод и в какую-нибудь международную антологию. Но вот не совсем понятно другое. Если на Западе это уже обязательно, иначе новые КПСС и цензура не пропустят (в крупных издательствах книгу штудирует специальный человек, sensitive reader, на предмет возможных исков, от тех же сторонников плоской земли, например), то — зачем у нас? Внедрять те же уродующие феминитивы с таким же верноподданническим рвением и страстным вылизыванием актуального дискурса, как еще поколение назад вставляли целеустремленные комсомольцы цитаты из речей вождей и смотрели в глаза главе горкома? Ситуация выглядит крайне жалкой — унтер-офицерская вдова, раскорячившись, сечет саму себя.
В прозе было, кажется, все обычно. Ведь мы же говорим скорее про прозу отечественную? Что от нее ждать, никто особо и не ждет, не померла еще, и слава Богу. Вот и премии отмирают. Живет же она много лет без «Букера», а «Букер» без нее? Кому дадут «НОС» или «Большую книгу», понятно, в принципе, на уровне лонг-листа, жаль, как на тот же «Нобель», на это букмекеры ставки не принимают, можно было бы озолотиться.
В нон-фикшне все абсолютно прекрасно. И переводной, и отечественный — буквально за каждой второй книгой хочется, вослед анонсу «Циолковского» и «Фаланстера», бежать. Был бы школьником, студентом, тем, у кого времени и, главное, сил было больше, то и бежал бы. Новые подходы, новые области знания, целые новые науки (их скрещенье и междисциплинарность) — красота какая, пения сирен, выбивающее, расплавляющее воск в ушах очарованного Улисса.
Борис, я удивлен, почему Вы, не только поэт и культуртрегер, но и вдумчивый и точно неравнодушный критик, не спросили о критике? В критике все печальнее. С одной стороны, есть позитивное, приходит довольно много молодых людей. С другой стороны, куда они приходят, даже не на шабаш, а на попойку в общаге Литиститута на исходе третьего дня… Водка, доширак и некрасивая драка. В критике время видео/инстаблогеров и хунвейбинов. Про блогеров что говорить — своим переходом, предательством буквы ради лайков под видосом и сториз в инсте они легитимируют падение значимости книги. Про скандалистов сказать, видимо, имеет смысл. Психологически понятно — когда все меньше людей читают эту самую критику, очень соблазнительно прибегнуть к механизмам скандала, шок-контента, кликбейта. Вот и бузили прогрессивные юноши (модные леваки? Скорее просто левые) в журнале «Горький». Скакала в «Вопросах литературы» некая «Легкая кавалерия» под предводительством атаманши А. Жучковой. Наперегонки или параллельным курсом с некими Alterlit Creative Group (они рисуют забавные карикатуры на писателей, то есть хотя бы юмор брезжит). Провинциальные критики с лицами спившихся бомжей писали то, что и пишут обычно с такими лицами. Скандал был, критики не было. Было и есть — повторение старой, дурной и просто тупиковой ситуации, когда из литературного процесса делается все тот же вечный совписовский паноптикум со сплетнями, кланами, дружбой ради и против, подвковерной борьбой, распилом сомнительных привилегий и прочим гадюшником. Но это же просто скучно, на это жалко времени. Столько возможности что-то сделать, так мало времени и сил — почему просто не работать и не общаться друг с другом корректно?
2-3. Удивляли классики, сила, волшебство и непредсказуемость перечитывания, (вновь) открытия. Классика, уже давно на русском именующаяся, или только на него переведенная, была такой примерно:
Метафизический роман «Дервиш и смерть» Меши Селимовича или до сих пор мощно мозги перепахивающая и «Критика чистого разума» Канта. Вечно протестные Ницше и Радищев. Приходящий к нам постепенно в переводах Т. Баскаковой исполин Ханс Хенни Янн. Медленно, но очень верно переиздающиеся книги великого философа и человека Татьяны Горичевой. Очаровательные «Голоса тишины» Андре Мальро и «Воспоминания» Бальтюса. «Сущность христианства» Фейербаха оказалась очень живой книгой, совсем не атеистического, как он пугает в предисловии, посыла, а с чуткими и интересными ходами к теме (а вот чтение «Капитала» оставило гораздо более слабые впечатления — на протяжении огромного текста проводится всего пара мыслей, такое НЛП, как в «Легком способе бросить курить» А. Карра). «Сравнительные описания» Плутарха забавными были, как светская хроника иногда, а «Государство» Платона не таким тоталитарным, как его рисовали. Беккет, которому в этом году «свезло так свезло» — и новые издания, и отечественная книга о нем. Загадочная «Лесная тропа» Адальберат Штифтера. А как можно было пройти мимо сборника эссе Уистена Хью Одена. Или красиво переизданной «Морфологии волшебной сказки» Проппа? (Пере)издали и «Цветочки Франциска Ассизского» и «Песни» Иоанна Креста, тоже симпатично. Стоило мне с величайшим трудом раздобыть у букинистов «Сораспятье» Вениамина Блаженного, как его начали — хотя и дискретно, с переписки — переиздавать у нас. Он, безусловно, поэт года для меня, и не надо даже заикаться о другой обсуждавшейся и премированной поэзии, просто сравните, если уж совсем зажало. Набоков стал еще более манерным, жеманным и пошлым («…Адочка, прикрывая веки, прижалась губами к его губам, запечатлев свежий, точно розовый бутон, поцелуй, подвергая Вана в растерянность и оцепенение»). Достоевский же был круче всех и всего, вызывая желание заняться его ПСС так же, как Данилкин в свое время освоил ПСС Ленина. Да и, простите, пожалуйста, зачем читать то унылое, что могло быть лишь отчасти сенсационным не позже перестройки, вроде производственного романа Елизарова «Земля» или «Петровых в гриппе» Сальникова, если есть Салтыков-Щедрин? Выходило и то, что классикой станет, новые Питер Хег и Паскаль Киньяр, раздвигающие границы прозы, эссе и того, что между ними и за. Переиздавали и издавали Евгения Головина, Гейдара Джемаля и Евгения Торчинова, и это великое дело.
4. Уже третий год пандемии совсем не за горами, а через месяц, а никакого даже мало-мальски заметного ее осмысления в нашей литературе не видно. Было свидетельство очевидца — «COVID-19. Дневник волонтерки» Таши Соколовой. Были научные конференции и спецномера научных журналов, расцветал со скоростью сорняков в огороде научпоп антиваксеров (никаких ссылок на эту людоедскую ересь!), но прозы — прозы не было (вряд ли всполохи вроде «Антител» В. Куталова как-то работают на осмысление всего этого). Умерший в самом начале ковида Лимонов успел упомянуть коронавирус в своей последней книге, Несбе строит сюжеты вокруг новой реальности, а наша обычная словесность все еще живет темпами Толстого, описать войну 1812 года через полвека. Что ж, коли и наш народ с новыми явлениями вроде науки и прогресса не познакомился, не верит в маски-вакцинацию, то жить в чумном бараке рассчитывает еще долго, время есть, авось да небось.
Анна Голубкова:
1. Прошедший год запомнился в первую очередь потерями. Да, именно с такой фразы я начала прошлую заметку об итогах полугодия, но с тех пор, к сожалению, ничего не изменилось. Не стало Людмилы Вязмитиновой, ушел Владимир Тучков… Чуть ли не каждый день в френдленте появляются некрологи. Такое ощущение, что сгустилась атмосфера тления и скорби, так что иногда кажется, что и дышать уже нечем. Конечно, возраст есть возраст, а состояние нашей системы здравоохранения, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Но чтобы некрологи шли с такой плотностью и постоянством — такого я еще в своей жизни не видела. Понятно, что «не оживет, аще не умрет», история никогда не заканчивается, она всегда продолжается, в том числе и история литературы, но пока что хочется только скорбно молчать, созерцая ту пустоту, которая осталась после ушедших.
Из новых тенденций, появления которых, впрочем, следовало ожидать, — это внезапное воскрешение старых романтических идей по поводу того, какой следует быть «настоящей поэзии» и какими должны быть «настоящие поэты». Следовало этого ожидать потому, что буквально вся атмосфера в российской культуре настроена сейчас исключительно на взгляд в прошлое. Как будто и не было у нас никогда ни концептуалистов, ни экспериментов второй половины 1990-х — начала 2000-х годов, ни даже, прости господи, дадаистов, а Дмитрий Александрович Пригов вообще никогда не рождался. В актуальном литературном процессе опять удивительным образом воскрес явный запрос на постакмеистское письмо и на возвышенное «не от мира сего» поэтическое говорение с высоты табуретки. Понятно, что подобный запрос никогда не исчезал у массового читателя, но поэзия, считающая себя более или менее «продвинутой», казалось бы, давно изжила эти на двести лет устаревшие максимы. С другой стороны, с точки зрения приближающейся пенсии это даже хорошо — все тихо, мирно, понятно, все места в поэтической иерархии давно разобраны, медали розданы, тишь, гладь и божья благодать воцарились в русской литературе. Одни только феминистки чем-то недовольны, но мнением женщин, как известно, всегда можно пренебречь.
Из событий лично для меня оказался очень важным фестиваль феминистского письма, который прошел в марте 2021 года, а также екатеринбургский книжный фестиваль «Ориентальный вектор: женская литература стран Азии», состоявшийся в середине ноября. Кроме того, в этом году много интересных обсуждений проходило онлайн на разных площадках, в том числе и у нас в «Артикуляции». Благодаря этим обсуждениям удалось понять и сформулировать для себя многие ключевые вещи. Еще крайне интересными для меня в этом году оказались такие разные премии, как «Поэзия» и премия имени Аркадия Драгомощенко. С большим удовольствием я прочла и премиальный лист «Поэзии», и лонг-лист премии АТД, и абсолютно весь опен-колл этой же премии.
2. Как и в прошлый раз, повторю, что одна из самых значительных книг этого года, на мой взгляд, «Ты — будущее» Галины Рымбу. И в дополнение к тому, что называла в прошлый раз, хочу добавить книги «Беларусь опрокинута» Дмитрия Строцева, «Русский холод» Владимира Тучкова, «Адалиаду» Виталия Пуханова, книгу короткой прозы Данилы Давыдова «Не рыба» и большую монографию Юрия Орлицкого «Стихосложение новейшей русской поэзии».
3. По-моему, стоит обратить внимание на премию имени Аркадия Драгомощенко — и на абсолютно весь лонг-лист, и на подборки из опен-колла. Лично я прочла все это с большим интересом и удовольствием. Неожиданными открытиями в этом году стали стихи Ильи Кукулина и Валерия Шубинского, которые больше все-таки известны своими критическими и литературоведческими статьями. И совершенно напрасно! Книга Ильи Кукулина «Парабасис» представляет нам зрелую, хорошо разработанную поэтику со своим особым взглядом на историю и ее воплощение в жизни отдельного человека. Стихи Валерия Шубинского на первый взгляд кажутся простыми, но эта простота обманчива и, возможно, даже намеренно «обманывает» доверчивого читателя. В этих стихах есть не только ожидаемый культурный подтекст, но и неожиданное, мифологическое, барочное, странное — словом, все то, чего ждешь от «петербургского текста» и, как правило, не находишь у поэтов из Петербурга.
4. Влияние пандемии сказалось прежде всего в том, что значительная часть литературной жизни перешла в онлайн, и благодаря этому начали сближаться литературные контексты разных стран и даже континентов. Что касается литературы вообще, то ее не прикончила даже страшная чума XIV века. И хотя будущее литературы в данных условиях вряд ли можно назвать радужным, оно у нее несомненно есть, а это уже немало в наше время, излишне увлеченное прошлым.
Евгений Абдуллаев:
1. Чем запомнился? Пока ничем. Со временем, возможно, осядет и кристаллизуется во что-то осмысленное, способное застрять в памяти. Пока же… 2020 год, конечно, тоже был перепахан карантинными мерами. Но была надежда, что все скоро кончится и будет как прежде. В 2021-м стало ясно, что кончится не скоро. И как прежде уже не будет.
Застой. И спасибо, что пока еще есть чему застаиваться.
Скучновато стало и на витрине литпроцесса — в больших литературных премиях. Одни продолжают перетасовывать одни и те же имена. В коротком списке «Большой книги» из тринадцати имен — только три относительно новых (Бавильский, Васякина, Поляринов); остальные десять мы уже в больше-книжных «шортах» видали, некоторых — неоднократно. То же самое и с «Ясной поляной»: «знакомые все лица».
Другие премии, вроде «Нацбеста» и «НОСа», в вечном поиске свежих и неожиданных имен: что ни год — калейдоскоп новых финалистов, не успеваешь запоминать. И это мелькание тоже немного утомляет.
Истина, наверное, бродит где-то посередине.
Единственное, где кипит жизнь и цветут все цветы (в основном зла), — в сетевой литературной грызне. Не припомню такого градуса взаимной агрессии; какая-то война всех против всех. Неужели тоже последствия ковида?
2. Из того, что получилось прочесть… «Одного человека» Алексея Макушинского («Эксмо»). И «Трещину» Олега Ивика («Время»), которую пока только читаю. Два совершенно разных романа: тихий и глубокий роман Макушинского и стремительный, бурлящий событиями (причем экстремальными) роман Ивика. Но оба, наверное, об одном. Об одиночестве человека перед лицом бытия и возможности-невозможности его преодоления.
А о поэзии надеюсь говорить отдельно в очередном ежегодном обзоре.
Из поэтических переводов. Долгожданные сонеты Шекспира в переводах Аркадия Штыпеля («Карьера Пресс») и Йегуда Амихай в переводах Александра Бараша («Кабинетный ученый»). Интересны — как опыт — переводы Бодлера свободным стихом, выполненные Игорем Булатовским (и изданные им в его «Издательстве Яромира Хладека»).
Из нон-фикшна — двухтомник статей Николая Богомолова, вышедший в «НЛО». Готовился как прижизненный, а оказался посмертным. Все уже волшебный хор. А мы все воюем…
3. Из молодых поэтов — Даниил Артеменко, о котором говорил на «Полете разборов». Очень тонкие, «невесомые» стихи. Надеюсь, что у него хватит безумия продолжать писать так дальше.
Что касается прозы, то интересных авторов на горизонте не увидел (или просто не туда глядел). Даже в массовой — я уже третий год сижу на отборе в «Электронной букве»; предыдущие два года были как-то более урожайными. Больше всего почему-то радуют детективы, хотя я и не поклонник этого жанра. Просто на фоне бесконечных фэнтези (с попаданцами и без оных) и романов про «любоффф» — детективы, особенно из современной российской жизни, выглядят поинтереснее. В 2020 году, например, было добротно написанное «Бремя версий» Александра Муромцева (история расследования двух убийств в подмосковном Калашино). В прошедшем — «Коготь безумия» Зои Вальц: расследование убийства в этрусской гробнице, раскопанной на территории старой подмосковной усадьбы. Несмотря на мистический антураж зачина, преступление оказывается вполне «посюсторонним». Довольно крепкий стиль, хорошее знание материала и увлекательная интрига.
Если говорить о неожиданностях, то нужно назвать сборник пьес Алексея Паперного (издательство «Культурная инициатива») — который до сих пор известен как музыкант. Такой веселый и обаятельный абсурд; на сцене вряд ли можно поставить, а вот снять в виде, например, мультфильма было бы занятно.
И еще: Лидия Григорьева, которую знал только как поэта. Вдруг сразу в трех журналах («Звезде», «Дружбе» и «Урале») появилась ее ироничные прозаические миниатюры. Оказывается, еще в прошлом, 20-м, году в «Алетейе» вышла целая книга этой прозы «Термитник» и, как и многое, «съелось» пандемией. Интересный поворот, учитывая, что Григорьева относится к условной лиге «самых старших» авторов, когда каких-то новых поворотов не ожидаешь: все вроде должно уже идти по накатанной. Оказывается, не все и не у всех.
4. На писательский процесс это, судя по довольно бодрым ответам коллег на разные «ковидные» опросы, не повлияло почти никак. Все сидят и что-то пишут, как и раньше. А вот на издательском и читательском процессах — сказалось, и, разумеется, не лучшим образом. В 2020 году продажа книг упала на 12 процентов; насколько в 2021-м — пока неясно, но тоже, судя, опять же, по отдельным репликам книгоиздателей и книгопродавцев, цифра будет не слишком веселая.
Кирилл Анкудинов:
1. Я живу далеко от крупных городов, но я стараюсь следить за текущей литературной ситуацией — посещаю все известные литературные сайты, читаю все доступные журналы (то, что не могу прочесть медленно, хотя бы проглядываю бегло). Волею судьбы я в прошедшем году был не только наблюдателем, но и участвовал в литературной жизни, притом не только на региональном уровне. Все это позволило мне отслеживать литературный процесс целостно. Я видел актуальную литературу и «наверху», и «внизу».
Могу сказать: дела обстоят очень плохо. Распадается язык культуры, утрачиваются представления о литературном ремесле. Люди перестают понимать, как пишется стихотворение, как создается рассказ, как работает культурный механизм вообще. Пример тому — проект «Новой критики» («ПрОклЯтой критики»), созданный с благими намерениями. К сожалению, его основатели не позаботились об азах соблюдения простейшей социокультурной гигиены — и они пожнут гнилые плоды. Хорошо, что я отстранился от этого проекта.
Отдельно выскажусь на тему «литература и политика». Есть два смешиваемых явления — политика и политиканство. Не во все времена объективно возможна политика. Но политиканство было даже в сталинскую эпоху (притом не только официозное, но и двойное, провокационное). Когда политикой заниматься невозможно, пускай писатели ей не занимаются вообще. Если в политикана превращается политик, его не жалко; а если политиканом (официозным или оппозиционным) становится писатель, притом хороший, его всегда жалко. Оставим эту «маркизову лужу» профессиональным политикам! А от смеси политиканства и «прогрессивного» сентименталистского примитивизма стонет весь мир; нам только еще этой убогой моды не хватало в нашей стране.
Есть и хорошие вести. Появление электронного журнала поэзии «Кварта» — хорошая весть. Здоровые силы современной поэзии обрели точку структуризации. Это прекрасно!
А так… посмотришь в одну сторону — сплошь юбилеи, пленумы и конспирологические открытия, достойные странницы Феклуши. Посмотришь в другую сторону — увидишь самообслуживающийся механизм, которому уже не нужна любая связь с любой реальностью, благо цитаты из французских философов и из Беньямина можно прилагать к чему угодно. Наверху — безответственность, внизу — беспомощность. Везде плохо.
2. Увы, большая часть книг до Майкопа не доходит, и я не могу прочесть эти книги. Скажу о том, что прочел.
Книга года в прозе — роман Виктора Ремизова «Вечная мерзлота» (Владивосток: «Рубеж», 2021). Это — литература всерьез, без придуривания и без поддавков «магического реализма». Она уже получила резонанс и в профессиональной, и в читательской среде, истосковавшейся по добротной прозе. У «Вечной мерзлоты» есть свои недостатки, но они, на мой взгляд, не очень существенны. Правда, роман посвящен не современности, а прошедшему времени. Но я не знаю, как сейчас писать о современности без придуривания и без политиканства. Ремизов, кстати, умеет писать о нынешнем политическом без политиканства (судя по его роману «Воля вольная»).
Книги года в поэзии? «Темная ночь» Валерия Шубинского (М.: «НЛО», 2020) и вторая книга Богдана Агриса «паутина повилика» (М.: «Русский Гулливер», 2021). Поэзия доходит до нашего города еще хуже, чем проза.
3. Гоголя как грибы родятся не каждый год. В 2021-м году все, что радовало меня, было написано авторами, которые были известны мне (в том числе были известны своим неизменно высоким уровнем). Мария Галина написала лучшее стихотворение премиального листа премии «Поэзия»; но я знаю ее стихи давно, они всегда хороши. Некоторым авторам я доверяю, несмотря на то, что я не смог прочесть их книги. Может ли написать плохую книгу Леонид Юзефович? Не может. Заранее считаю, что его «Филэллин» хорош (хотя не читал этот роман).
4. Никак она не повлияла.
Если брать пандемию как тему литературы, то к этой теме трудно добавить что-то помимо того, что написал Пушкин в «Пире во время чумы».
Если же брать пандемию как фактор, меняющий формы бытования литературной среды, выскажусь так… Литература — это авторы, их произведения, их идеи и в последнюю очередь их общение. А в наше время можно общаться онлайн. Можно объявить новое литературное направление онлайн. О чем тужить? О том, что писатели совместно не выпили очередной литр водки? Или о том, что на некоем поэтическом фестивале поэт из одного города не согрешил с поэтессой из другого города?
Как ситуация пандемии повлияет на дальнейшую литературу? Появится десяток однообразных антиутопий, в которых будет сделан очередной шаг по сближению литературы с архаическими мифами. Престижную премию получит роман о том, что коронавирус сотворен Соросом или Путиным. Вот и все. Творцы живут идеями, а толпы — мифами. Для литературы важны и идеи, и архаические мифы, но последние — только как объект исследования, а не как собственный движитель.
Ольга Бугославская:
1. Сегодня нашу жизнь, в том числе и литературную, определяет политика и борьба идеологий. 2021 год запомнился прежде всего ярким выступлением Людмилы Петрушевской в защиту «Мемориала», а также тем, что поэтесса Татьяна Вольтская, которую, возможно, в будущих учебниках литературы будут называть выдающейся и великой, была признана иностранным агентом. Знаковым событием мирового масштаба стала травля Джоан Роулинг.
2. Хороших и достойных внимания книг, несмотря ни на что, вышло много:
«Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века», ответственный редактор академик РАН В.А. Тишков, автор перевода, предисловия и примечаний И.В. Кучумов. — СПб.: Алетейя, 2021. Один вымышленный и два реальных травелога английских путешественников, описывающих нашу страну позапрошлого века
Моника Блэк «Земля, одержимая демонами. Ведьмы, целители и призраки прошлого в послевоенной Германии». — М.: Альпина нон-фикшн, 2022. Книга о торжестве мракобесия на фоне социальных и исторических потрясений.
Вера Богданова «Павел Чжан и прочие речные твари». — М.: АСТ, 2021. Зеркало современных массовых фобий.
Дмитрий Быков «Истребитель». — М.: АСТ, 2021. Роман-метафора о сталинских соколах.
«Время вышло. Современная русская антиутопия». — М.: Альпина Диджитал, 2022. Сборник антиутопических рассказов, предлагающих разные варианты ада на земле. Среди авторов — Денис Драгунский, Алиса Ганиева, Эдуард Веркин, Андрей Рубанов, Алексей Сальников и другие.
Томазо Гарцони «Больница неизлечимо помешанных», перевод Романа Шмаракова. — СПб.: Наука, 2021. Изысканный и одновременно наивный памятник литературного барокко, попытка систематизировать знания о психических расстройствах, накопленные к концу XVI века.
Надя Делаланд «Рассказы пьяного просода». — М.: Эксмо, 2021. Поэтичное и теплое описание путешествия человеческой души во времени и пространстве.
Дэн Джонс «Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию». — М.: Альпина нон-фикшн, 2021. Яркая, полная авантюр история королевской династии, правившей Англией в XII–XIV веках.
Ксения Драгунская «Туда нельзя. Четыре истории с эпилогом и приложением». — М.: Время, 2021. Глубокий психологический роман о потребности в любви, заботе и понимании, о давлении пошлых стандартов успешности, об отчаянии, о нашей взаимной зависимости.
Денис Драгунский «Обманщики». — М.: Издательство АСТ, 2021. Сборник рассказов, подтверждающих, что в жизни, а тем более в литературе, бывает все.
Григорий Злотин «Снег Мариенбурга». — М.: Издательский проект «А и Б», 2021. Виртуозно написанный роман об исторических закономерностях и универсалиях, формально напоминает «Хазарский словарь» Павича.
Сергей Зотов «Иконографический беспредел. Необычное в православной иконе». — М.: Бомбора (Эксмо), 2021. Монография описывает и систематизирует разные случаи отступления от канона в православной иконописи.
Алексей Иванов «Тени тевтонов». — М.: Рипол-Классик, 2021. Мистический роман о тайнах Тевтонского ордена и меча Сатаны.
Шамиль Идиатуллин «Все как у людей». — М.: АСТ, РЕШ, 2021. Сборник рассказов в жанре фэнтези и хоррор, докапывающихся до самых глубин коллективного бессознательного.
Александр Иличевский «Исландия». — М.: Альпина — нон-фикшн, 2021. Философский роман, действие которого разворачивается одновременно в пространстве реальном, фантастическом и умозрительном.
Иеромонах Иоанн (Гуайта) «Монах в карантине». — М.: Практика, 2021. Дневник, написанный во время 40-дневного карантина православным священником итальянского происхождения Джованни Гуайта. Книга включает обширные и очень содержательные рассуждения о литературе, искусстве, философии, национальном менталитете и выходит далеко за рамки религиозного трактата.
Бальдассаре Кастильоне «Придворный». — СПб.: Азбука-Аттикус, 2021. Первое полное издание выдающегося литературного памятника эпохи Возрождения, полемичного по отношению к «Государю» Макиавелли.
Андрей Колесников, Борис Минаев «Егор Гайдар. Человек не отсюда». — М.: Молодая гвардия, 2021. Попытка сломать засевший в массовом сознании негативный образ главного российского реформатора.
Александра Косарева «Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева. — М.: Издательство «Перо», 2021. Литературная запись Анатолия Головкова — трагическая история жизни и смерти Александра Косарева, жертвы сталинского террора.
Пьер Кошон «Нормандская хроника». Перевод, статья, комментарии М.В. Аникиева. — СПБ.: Наука (серия «Памятники исторической мысли», 2021. Уникальный исторический источник и литературный памятник времен Столетней войны.
Майя Кучерская «Лесков. Прозеванный гений». — М.: Молодая гвардия, 2021. Книга о несправедливости судьбы и внутренней человеческой свободе.
Светлана Моторина «Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли». — М.: Эксмо, 2021. Реальные истории школьного буллинга, в которых отражены проблемы традиционного воспитания, образования и терпимости к насилию.
Алексей Моторов «Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова». — М.: Corpus (АСТ), 2021. Блестяще написанные воспоминания известного сегодня врача о детстве и юности.
Виктор Ремизов «Вечная мерзлота». — Владивосток: Тихоокеанское издательство Рубеж, 2021. На фоне масштабной «ударной» стройки позднесталинского периода разворачивается история двух семей, чья жизнь разрушена государственным террором.
Андрей Рубанов «Человек из красного дерева». — М.: АСТ (РЕШ), 2021. Остросюжетный, криминально-мистический, конспирологический роман об оживших деревянных идолах.
Лев Рубинштейн «Время политики». — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021. Сборник эссе на острые темы, в которых все вещи названы своими именами.
«Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны». — М.: АСТ, 2021. Сборник записанных в 60-е годы для Радио Свобода интервью участников и свидетелей революционных событий. Среди рассказчиков — Роман Гуль, Юрий Анненков, Александр Маршак, Георгий Адамович, а также потомки Александра Керенского, Петра Столыпина, Льва Толстого.
Валерий Сажин «Михаил Салтыков-Щедрин. Одинокий Скорпион». — СПБ.: Вита Нова, 2021. Новая биография самого известного русского сатирика.
Лев Симкин «Как живые. Образы «Площади революции знакомые и забытые». — М.: Эксмо, 2021. Рассказ о переплетении мифа, пропаганды и реальности в советском искусстве на примере бронзовых статуй, украшающих станцию метро «Площадь Революции».
Алексей Слаповский «Недо». — М.: АСТ, 2021. Роман о взаимодействии и общении двух не похожих друг на друга людей как опыте расширения личностных границ каждого из них.
Владимир Сорокин «Доктор Гарин». — М.: Corpus (АСТ), 2021. Избыточно гротескная, избыточно подвижная и приключенческая, до мозга костей пародийная, при этом местами романтическая картина постапокалипсиса, продолжающая повесть «Метель».
Натан Эйдельман «Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков». — М.: НЛО, 2021. Сборник работ знаменитого историка, посвященных истории свободомыслия в России.
Гузель Яхина «Эшелон на Самарканд». — М.: АСТ, 2021. История спасения детей от голода в форме романа-путешествия, точнее — романа-бегства. Гимн подвигу и самопожертвованию, громкий призыв к милосердию и любви.
3. Нельзя не отметить очевидный успех Виктора Ремизова, Веры Богдановой и Григория Злотина. Успех, что отрадно, на совершенно разных литературных направлениях.
4. Пандемия — один из многих источников нестабильности, существующих сегодня. Мы живем во время постоянного ожидания чего-то плохого. Того, что наша страна превратится в Северную Корею, что радикально изменится западная цивилизация (падет под давлением «новых варваров», трансформируется в «цифровую диктатуру» и т.д.), что все погибнут вследствие климатических изменений, что начнется война цивилизаций и в конечном счете всех поглотит Китай… Коронавирус — ближайшая в ряду угроз. При этом все перечисленные опасности осознаются как реальные (климатические изменения из предостережений ученых превратились в реалии, отечественный тоталитаризм тоже крепчает на глазах, отношения между странами портятся каждый день и т.д.), страхи порождают неврозы, но на это состояние накладывается усталость. Бояться уже надоело, наступило своего рода эмоциональное выгорание. На все неврозы легла пленка равнодушия. Пандемия заставила нас метаться между холерными бунтами и пиром во время чумы. Борьба с болезнью обернулась войной прививочников с антипрививочниками, достойной пера Джонатана Свифта. Литература время от времени откликается на текущую повестку книгами про удаленку, самоизоляцию или грядущий апокалипсис. Но все это устаревает в день публикации. Это не лучшее, что может предложить искусство. Сегодня все растеряны. Как реагировать на происходящее, никто не знает. И литература пока тоже.
Анатолий Королев:
1. Для меня весь уходящий год был накрыт титанической тенью документального романа Сергея Чупринина «Оттепель: события». Именно романа! А не хроники и реестра исторических точек. Его объективность — «кажимость»: нет, нет, перед нами субъективное художественное авторское произведение в личине исторической хроники. И главный герой не столько время, Пастернак, Сталин, «Новый мир», Твардовский и прочие фигуры и константы, а сам Сергей Чупринин, его симпатии и антипатии, взгляды и соображения, мысли и чувства, разложенные в виде виртуозного исполинского пасьянса или разгаданного кроссворда, куда уже не впишешь ни одного нового слова, все клетки заняты; это продолжение его же фейсбучного романа, отчасти это даже можно назвать авторским телом, тату, исповедью в духе «Опавших листьев» Розанова, только составленным из выдержек и цитат, из библиотечных карточек, мозаика хронолюба… метафизика выписок, летающая Лапута нового Свифта в зените последней российской истории.
События? Они приобрели очень странный характер онлайн-бытия и лишились субстанциональности. Теперь события нужно метить мишленовской звездой, чтобы они приобрели статус происшествия.
Имена? Оказавшись из-за пандемии внутри башни из слоновой кости, я не узнал, не расслышал новых имен и это отчасти моя вина, хотя само время перешло на шепот.
Тенденции? Они очевидны — земляне должны перестать быть беженцами на своем же земном шаре.
2. Поэзия, к сожалению, прошла мимо, из прозы я бы отметил тихую бомбу, которую бросил этой осенью в литературу швейцарец и бывший москвич Керим Волковыский. Речь о книге «Осень в Калифорнии», которую автор издал за свой счет в издательстве «Время»: подкупает бесстрашие признаний автора во всех смертных грехах. Из нон-фикшн я бы назвал книгу Никиты Непряхина «Я манипулирую тобой. Методы противодействия скрытому влиянию». На мой взгляд, сегодня нас всех втиснули в один единственный день года, в черную пятницу массовых распродаж, автор ищет выход из тотальной машины манипуляций. Полезное чтение!
3. Увы, новых авторов для себя я не открыл, удивил ли кто-нибудь чем-нибудь новеньким из известных — нет, и слава богу…
4. Как повлияла пандемия? Два года новой чумы я проклинал коронавирус и вдруг на днях встретил двадцатилетнюю ученицу из своего семинара прозы в Литературном институте, которая переболела ковидом, и услышал оду восторга (!) по поводу пандемии в ее частном случае: я стала другим человеком, лучше, глубже, умней… я пересмотрела свои взгляды на жизнь, избавилась от балласта и дураков из окружения, и, судите сами, я стала лучше писать… с последним я согласился и понял, что, видимо, буду должен согласиться и со всем остальным. Мой прогноз — роль пандемии пройдет переоценку.
